Вот и последний портрет, на котором Максик в очередной раз демонстрировал свой совершенный торс, вызвал новый шквал девчачьих восторгов. Одна безграмотная идиотка с ником «Ат4аяная» так впечатлилась, что по-простому предложила себя: «Хочиш быть моим парнем? Со мной тебе будет улетно». Но красавчик сразу же отшил ее: «Дарагая, у меня аэрофобия. Я литать боюсь».
Глеб, как научил его Леха Вормин, пытался заходить странички Максовых малолеток, но быстро оставил затею, потому что ничего, кроме раздражающей глупости, найти там было невозможно.
Да. Что бы Гордин не думал по поводу Максика, добытого «говна» было явно недостаточно для использования его по назначению. Идея «наказания за преступление» постепенно приобретала пугающие признаки безнадежности. Глеб уже и сам с трудом вспоминал, кого именно и за что он хотел наказать…
***
– Привет, пап!
– Ну, здравствуй, сын. Что не звонишь?
Гордин, как обычно, испытал укол совести, поскольку в последнее время звонил родителям редко, а бывал – и того реже.
– Но ты же знаешь, как оно обычно бывает… На работе вечная запарка. Скоро релиз. Продукт заказчику сдаем. Времени совсем нет…
– Но поесть-попить-опорожниться хватает?
– Шутишь?
– Нет. Если на все это нашлось время, мог бы выкроить еще минут десять для разговора с матерью. Узнать хотя бы, как она себя чувствует.
Увы, отец был прав. Глеб сократил общение с родителями до минимума, когда закрутился его бурный роман с Анной. Он знал, что ни отец, ни мать не одобрят связи с замужней женщиной. А для него самого отношения с Анной были самым важным в его тогдашней жизни. Рассказывать правду он не мог, врать не хотел… И потому стал отговариваться постоянной занятостью.
После разрыва жизнь Глеба опустела. Но его продолжали терзать воспоминания и сожаления, посвящать в которые родителей было бы неправильно. Да и сейчас Гордин не мог ничего им рассказать. Его нынешняя жизнь, в которой он «добывал говно» и строил планы мести девчонке, совершенно не годилась для откровений. Поэтому Глеб предпочитал отговариваться хронической занятостью.
Родители обижались, особенно мама. Глеб понимал, что она заслуживала лучшего отношения от единственного сына, которому посвятила всю свою жизнь. Но он не мог найти иного способа защитить свой неблагополучный внутренний мир от вмешательства матери, переживавшей его беды острее своих собственных. Зачем ей лишняя боль? Зачем ему лишнее чувство вины?
– Как мама себя чувствует? Не болеет?
– Нет, не болеет, – успокоил отец. – Хотя много ходит по врачам. Но, по-моему, больше для развлечения. Кстати, спасибо тебе за медстраховку. Поликлиника ей очень нравится. Говорит, хорошие врачи: внимательные, компетентные.
– Ну и замечательно. А сам как?
– Да что я? Скриплю помаленьку. Лучше расскажи, что у тебя?
Именно этого вопроса Глеб боялся больше всего. Его голос неосознанно приобрел скучающее выражение, характерное для лжи:
– Все нормально. Работаю.
– А с личной жизнью как? Ты когда матери внуков обеспечишь? Вон она каждую неделю к племяннице ездит – с детишками поиграть. Думаешь, ей не хочется с родными понянчиться? Тебе ведь уже скоро тридцать три, сын… Ты что же до пенсии жену будешь искать?
– Пап, не начинай! Ну, когда мне этим заниматься?
– А ты считаешь, что писать программки важнее?
– Предположим, не считаю. Просто я еще, наверное, не встретил свою женщину.
– Так не сиди! Делай же что-нибудь! Ты же предприниматель!
Глеб тяжко вздохнул. Обычно разговоры о семье и детях вела с ним мама. То, что в агитационную кампанию включился еще и отец, было плохим признаком. Видно, у матери совсем иссякло терпения. Вот и решила использовать для воздействия на сына стратегический ресурс.
– Пап, – вдруг не удержался Гордин. – А у тебя когда-нибудь было, что женщина провоцировала тебя на глупые и… и даже безобразные поступки?
– Многообещающее начало. Кто она?
– Да это не то, что ты думаешь, – уверенно соврал Глеб. – У меня на работе конфликт с одной там… тестировщицей.
– А-а-а…
– Так было или не было?
– Было. Я на такой женщине женился.
– Ты считаешь свою женитьбу на маме глупостью?
– Может, и глупостью. Но, если б начать все сначала, я бы многое в своей жизни поменял… Но не это… Да. Так когда ты к нам заедешь, сын? Может, в эти выходные получится?
***
Начало следующей недели прошло для Гордина в производственных заботах. Компания готовила релиз. Дел хватало у всех – от генерального до стажеров. Глеб сидел на работе допоздна и волей-неволей отвлекся от своей шпионской активности.
Зато, когда в следующий раз он зашел на страничку Максика, под последним портретом – тем самым, с обнаженным торсом – появился необычный комментарий. Писала не какая-нибудь там соплячка, а взрослая женщина, называвшая себя «Мадам»:
– Прекрасные данные, Малыш. На таких активах, как у тебя, можно неплохо зарабатывать. Поверь, это надежней, чем биткоины.
Максик отозвался почти сразу:
– Где, как и сколько, Мадам?
– Напиши мне в личку, Малыш. Я сделаю тебе весьма интересное предложение.
Глеб был крайне заинтригован этим диалогом. Фантазия подсказывала самые нескромные, но удобные для него варианты. Дальше, по всей видимости, переписка переходила в личную почту. О чем там договаривались Максик и Мадам, было неизвестно. Что же она ему предложила? Стать ее альфонсом? И согласился ли он? Глебу нужно было знать это наверняка.
Вот это было уже кое-что и заманчиво пахло – как самое настоящее «говно»!
***
Утром Гордин снова наведался в закуток Лехи Вормина.
– Ого, явление Мегабосса народу! Видал, как мы выступили? Заказчик рыдал от счастья!
– Красавчики! Я вчера у них акт на закрытие этапа подписал.
– Круть! Но ты ведь не за этим, чувачок, – прищурился Злобный Червь и нагло ухмыльнулся. – Ты пришел помочь мне обновить монитор?
– Что-то вроде того, Червячок, – Гордину ничего не оставалось, как согласно кивнуть, и Леха хмыкнул, донельзя довольный своей проницательностью.
– Как у тебя дела с твоей папарацци? Нарыл какое-нибудь говнецо?
– Нет, ничего. Все чисто.
– Па-а-анятно. И чо теперь будешь делать?
– Помнишь того смазливого блондинчика с ее портретов?
– Угу. Я почему-то так и подумал. Хочешь узнать, не трахает ли он до кучи кого-нибудь еще?
– Не совсем. Меня интересует его общение с одной Мадам.
