Книга Вопреки - Валентина Кострова

(Марьяна)

Я не сразу нахожусь с ответом. Привыкла, что Герман не делится тем, что на душе, а тут признание. Смотрю на его почти равнодушное лицо, на то, как он спокойно ест, не поднимая на меня глаз, коварная мысль, что ослышалась, сверлит в виске.

— Ты так на меня смотришь, словно не ожидала это услышать, – усмехается, тянется за салатом, по-прежнему не смотрит в мою сторону. Способность подмечать реакцию собеседника, не обращая на него внимания, для меня феномен.

— Ты никогда не говорил об этом.

— Да? Кажется, ты просто забыла, как я реагировал, когда возле тебя оказывался Ясин, - награждает меня насмешливым взглядом.

— Если сравнивать Реда и Тимура, это как небо и земля.

— Я не хочу, чтобы ты их сравнивала. Мне плевать, кто хорош, а кто плох, главное то, что ты о них думаешь и думала, - довольно резко, раздраженно выпаливает, недовольно поджимает губы.

— Значит у тебя ко мне есть чувства?

— Чувства? – крутит в руке вилку, смеется, качнув головой. – Если бы у меня не было чувств, Марьяна, я бы тут не сидел.

— Ты никогда не говорил.

— Ты должна понимать по поступкам, а не по словам.

—  Твои поступки как раз указывали на то, что тебе на меня наплевать.

— Это была вынужденная мера. Меньше всего я желал увидеть тебя с простреленной головой. Так уж лучше убедить всех вокруг в другие отношения, чем подвергать опасности.

— Ты мог все это мне рассказать, объяснить. Мы бы придумали выход, - мой ровный тон, без наезда и обвинений дается с большим трудом. Я все вновь переживаю, вспоминаю свое опустошение, когда ему звонила женщина, когда он уходил к ней.

— Не мог.

— Почему? – все же не сдерживаюсь и возмущенно смотрю в его стальные глаза. Герман накалывает овощи и отправляет их в рот, игнорируя мой вопрос.

— Почему? – упрямо повторяю. – Ты хоть представляешь, что мне пришлось пережить? Представляешь, каково мне было, думая, что ты умер? – слезы против воли скапливаются в уголках глаз. Он не реагирует.

— Ты можешь хоть раз в жизни быть со мной предельно откровенен?

— Кому от этого станет легче, если я начну откровенно говорить о прошлом? – взгляд темнеет, лицо ожесточает и становится чужим. Шумно выдыхаю, осознаю, что разговора по душам не будет.

— Расскажи о Кэтрин, - неожиданно просит, резко сменив тему. О дочери я могу говорит часами, но почему-то именно сейчас не могу подобрать нудных слов и собрать мысли в кучу.

— Она родилась в срок, была похожа на маленького котенка. Когда я на нее взглянула, поняла, что это моя Кэт, - украдкой кошусь на серьезного Германа, с таким непробиваемым выражением лица он сидел некоторое время назад, когда была видео-конференция.

— Развивалась очень быстро, опережала своих сверстников. Рано села, рано пошла, рано начала говорить. Ей было неинтересно с детьми своего возраста, всегда тянулась к старшим. Кевин с Максом в полтора года посадили ее на лошадь, я активно занималась ее развитие в плане моторики, языка. Все схватывала налету, но быстро теряла интерес, когда достигала потолка, - улыбаюсь, так как губы Германа трогает нежная улыбка, а глаза теплеют, превращаясь в расплавленное серебро.

—  Иногда я пугаюсь ее рассудительности, ее высказыванием, но для меня она самый главный человек в моей жизни. Если бы не Кэти... – опускаю глаза, вздыхаю. Если бы не Кэти я не смогла пережить «смерть» Германа, она заставляла меня отвлекаться от этих мрачных мыслей, заставляла думать о том, что случится с ней, если меня не будет.

— Как ты познакомилась с Кевином? – судя по блеску глаз, Германа явно интересует не история нашего знакомства, а то, что было между нами. Усмехаюсь, ставлю локти на стол и подаюсь вперед.

— Нас познакомил Адам. Они были ранее знакомы. Кевину нужна была жена, мне нужен был дом и защита.

— Тебе кто-то угрожал? – сразу же, как волчара, почуявший опасность, выделяет из моей фразу главное для него. Некоторое время колеблюсь, размышляя, есть ли смысл ворошить прошлое.

— Кто-то звонил после рождения Кэти, потом присылал подарки.

— И все?

— Только звонки и посылка, - осторожно повторяю, Герман хмурится, опускает веки, скрыв свои глаза. По тому, как подрагивают его губы, думает.

— То есть ты вышла замуж, что тебя и дочь защитили?

— Затеряться ведь проще, когда у тебя другая фамилия, и ты живешь в небольшом городке в глубине страны, - отодвигаю тарелку, пытливо смотрю на Соболя. Разговор обо мне, но не о нем, а мне хочется тоже знать, чем он жил эти годы без меня, о чем думал.

— А что у тебя было интересного?

— Какие отношения у тебя были с Кевином? – игнорирует мой вопрос.

— Мы были хорошими друзьями. Он всегда меня понимал и никогда ничего не заставлял делать против своей воли. И да, я его любила, по-своему, как друга, как отца. Он мне дал много тепла, оказался поддержку, он был рядом всегда. Он подарил мне семью. И все это, - выразительно окидываю глазами комнату, имея ввиду все ранчо. – Это очень мне дорого. Здесь наш дом с Кэти, здесь нас любят, здесь мы в полной безопасности и счастливы.

— То есть если я тебе предложу вернуться в Россию...

— Я откажусь. Я не вернусь туда. Забегая немного наперед, хочу с тобой договориться на берегу по поводу Кэти. Давай не будем рвать ребенка на части, подрывать ее психологическое состояние. Мы можем составить встреч, обсуждать воспитание, вместе строить ее будущее, быть для нее самыми лучшими родителями. Мы можем быть дружной командой.

— Марьян, - отодвигает тарелку, повторяет мою позу, смотрит в глаза. И у меня холодок вдоль позвоночника появляется от пронзительности его взгляда.

— Подавать в суд для установки родительских прав я не буду, мы ведь благоразумные с тобой, и ты сама сказала, не рвать Кэти на части. Но играть в хорошего родителя на расстоянии я не согласен и не буду.

— Но...

— Ты меня перебила, я не люблю этого, - хмурится, прикусываю язык. – Ради нашей дочери мы должны сойтись вновь.