Я взял чашу, вознес хвалу Господу и, разливая вино, стал вспоминать другие вечери, когда мы пили вот так же, все вместе, и души наши сливались, и сокрытое становилось явным. Сейчас тоже многое прояснилось. Вино сделало меня ближе к Отцу, заставило взглянуть на него, как на великого царя. На самом деле до этих кратких минут я боялся Его куда больше, чем любил. Теперь же я проникся Его трудами. Он так стремился упорядочить хаос, который учинил на земле наш народ. Как упорно Он трудился, как часто гневался и отправлял нас в изгнание за наши грехи. Но даже разметав нас по миру, Он снова собрал свой народ воедино. Как ни портили мы творение Божье, Он всегда готов был нас простить. Вправе ли я за этим столом сказать двенадцати моим друзьям, что Бог придет, причем совсем скоро, чтобы спасти нас всех? Нет, я не смел вселять в них такую надежду. Поскольку знал: мы, дети Израиля, — народ грешный и рассеянный по миру, и мы наверняка предпочтем не спасение, а суд. Потому что в самонадеянности своей полагаем, что суд этот нас помилует. Как верный клятве, но усталый солдат, я прошептал:
— Господи, помоги моему неверию.
А передавая ученикам вино, сказал вслух:
— Это кровь моя, она проливается за вас и за многих.
Я пригубил горечь винограда, раздавленного в вино, и сказал:
— Я не стану пить вина, пока не смогу испить его в Царстве Божием. — Царство Божие казалось совсем близким.
Мои апостолы стали переглядываться и перешептываться.
— Как может пророк дать нам в пищу свою плоть? Как напоит нас своей кровью?
Я сказал:
— Покуда не отведаете плоти Сына Человеческого и не напьетесь крови его, не будет в вас жизни. А тот, кто ест мое тело и пьет мою кровь, обретет вечную жизнь. Я воскрешу его в день последний. Он останется во мне, а я — в нем.
Поднялся ропот. Раздался голос Иуды:
Такое учение трудно принять. Кто может слушать это?
Разве не вас я избрал? Разве не вы — мои двенадцать? — ответил я, а потом, как ни сдерживался, все же добавил: — И разве нет среди этих двенадцати дьявола? — Я произнес это вполне уверенно. Я знал, как безгранична сейчас Господня скорбь. — Один из вас предаст меня. Горе ему. Лучше б он вовсе не родился на свет.
Я знал: тот, о ком говорю, близок мне, близок, как мои собственные грехи, как моя безмерная усталость. Мне было его жаль. Предав меня, он будет страдать, и страдания его будут больше моих.
Однако от таких размышлений сил у меня прибавилось. Исполнившись милосердия, я всегда становился сильнее.
Я поднялся из-за стола, снял и сложил свои одежды, перепоясался полотенцем, налил воды в таз и начал омывать ноги ученикам.
Когда дошла очередь до Петра, он сказал:
Неужели ты омоешь мне ноги? Я не допущу этого вовек.
Если я не омою их, тебе не быть вместе со мною, — ответил я.
Тогда омой не только ноги, — попросил Петр, — но и руки, и голову.
У одних учеников ноги были чисты, у других — в зловонной иерусалимской грязи, но я знал, у кого они крепки и надежны, а у кого готовы в страхе пуститься в бегство. Закончив омовение, я произнес:
— Впредь омывайте друг другу ноги, как сделал сегодня я.
Про себя же я думал: «Один из вас предаст меня». Наверно, я даже произнес это вслух, потому что Симон-Петр спросил:
Господи, кто же?
Тот, для кого обмакну хлеб в вино, — ответил я.
И вскоре, склонив голову над чашей с вином, я обмакнул хлеб и передал его Иуде Искариоту. Взгляды наши встретились. Мы многое вспомнили в этот миг. Главное же — разговор наш перед походом в Иерусалим.
В темных глазах Иуды сверкнула показная преданность: так смотрят, когда хотят скрыть свои истинные чувства. Но я принялся уговаривать сам себя, что ошибся, что Иуда все-таки предан мне по-настоящему. Ах, как мне хотелось в это верить! Вера без веры — мне было ведомо это чувство. Поэтому я сказал Иуде:
— То, что сделаешь, сделай скорее.
Я знал и не знал одновременно, ибо очень его любил. И я произнес это очень тихо: никто из сидевших за столом ничего не понял, ученики могли подумать, что я отправляю его с поручением и благословляю на прощанье. Я стиснул его плечо. И он вышел. В черную-черную ночь.
Я был взволнован, точно снова готовился ступать по водам Галилейского моря.
Я произнес:
Даю вам новую заповедь: любите друг друга, как любил вас я. По одному этому люди поймут, что вы — мои ученики. Потому что скоро уйду туда, куда вы не сможете за мной последовать.
Господи, куда ты пойдешь? — спросил Петр.
Вы не можете идти за мною сейчас. Только потом, после.
Господи, позволь мне пойти сейчас, — взмолился Петр. — Я отдам за тебя жизнь. Я готов идти за тобой в темницу и на смерть. — Он клялся и верил своим клятвам. Он был уверен, что не предаст меня никогда. Что ж, даже лучшие воины, любуясь своими подвигами, проникаются верой в собственное величие. На самом деле они не так уж велики и славны. Но они не ведают этого в слепоте своей.
Я произнес:
Скажу тебе правду: не успеет еще и петух пропеть, как ты трижды отречешься от меня.
Не отрекусь! — с горячностью вос кликнул Петр. — Никогда.
Остальные повторили его клятвы.
— Есть у нас мечи? — спросил я
43
Не услышав ответа, я сказал:
— У кого нет меча, пусть продаст одежду и купит меч.
— У нас есть два меча, — признались они и показали два меча с короткими клинками. Один меч тут же схватил Петр.
— Двух хватит, — кивнул я. А сам поду мал: «Не знаю, хватит ли двенадцати легионов ангелов… Не знаю…»
Тут заговорил апостол Фома:
— Господи, как мы поймем, куда идти?
Фома был простаком, и мне обычно приходилось долго втолковывать ему любую мысль. Сейчас я ответил коротко:
— Я и есть ваш путь, истина и жизнь. Никто без меня не придет к Отцу моему.
Впрочем, я знал: уже поздно, и в неведении останется не только Фома.
— Господи, покажи нам Отца, — попросил Филипп.
— Я воплощен в Отце, а Отец — во мне. Верьте.
Ясно, как никогда прежде, я понял: они не верят. И если они не поверят, им недостанет сил, чтобы продолжить мое дело.
— Помните одно: любите друг друга, — повторил я. — Любите так, как люблю вас я.
Никогда я не любил их так сильно, никогда так не жалел за слабость. Сколько бед уготовано для них впереди!
— Знайте, я посылаю вас, словно овец среди волков. Так будьте мудры, как змеи, и чисты, как голуби. Но остерегайтесь людей. Они отдадут вас в руки властей, те будут сечь вас, а правители и цари — вершить неправедный суд. И все из-за меня. Не беспокойтесь о том, что скажете, вам откроется это в час допроса. Говорить будете не вы. Дух Отца вашего будет говорить через вас. — (В этом я уже убедился сам.)
