— Эля.
Она руку отдёрнула, от стола отошла и села на диван. В угол вжалась и снова к себе медведя прижала. Видимо, уходить не собиралась, решила переждать бурю, зная, что ни брат, ни мать сюда зайти не рискнут. Ресницами хлопала, кабинет оглядывала и молчала. Её упорное молчание больше всего Дмитрия раздражало. Он девочку взглядом посверлил, никакого эффекта не достиг и решил вернуться к работе. Хочет сидеть, пусть сидит, сама уйдёт, когда надоест.
Но он ведь не знал, что этот шаг повлечёт за собой такие последствия. Уже на следующий вечер, вернувшись с работы домой, он понял, что Эля ходит за ним хвостом. Он на кухню, и она тут как тут, он на диван в гостиную, и она на соседнем кресле устроилась. Тогда Дмитрий решил от неё в кабинете скрыться, не понимая, что происходит и начиная нервничать, но некогда запретная территория для всех кроме него, на этот раз Элю не остановила. Она появилась в кабинете через две минуты после него, принесла фломастеры, раскраску и устроилась за журнальным столиком, сдвинув на край все вещи Грановича. У него весь настрой на работу пропал в одно мгновение, сидел и смотрел на загадочного, и оттого опасного, ребёнка, который явно себе на уме.
Ей четыре года, напомнил он себе. Всего четыре. Что ты дёргаешься?
Поздно вечером, собираясь идти спать, Дмитрий в гостиной, у большого окна, увидел Марину. Она стояла, занавеску рукой отвела, и смотрела в темноту. Гранович не понимал, что она там видеть может, но смотрела внимательно, не отрываясь. Он тихо-тихо дверь кабинета за собой закрыл, хотел пройти мимо Марины молча, настроения не было что-то обсуждать, и даже до лестницы дошёл, но всё же обернулся и спросил:
— Что-то случилось?
Она дёрнулась, рука, по крайней мере, дрогнула, и занавеска выскользнула, лёгкой пеной загородила окно. Марина обернулась и на Дмитрия посмотрела, лицо было растерянное, видимо, на самом деле, не слышала его шагов. Можно было и уйти. А он остался зачем-то.
— Нет. Просто не спится.
Гранович руки в задние карманы джинсов сунул, а потом не удержался и на окно кивнул.
— А там что?
Марина немного рассеяно улыбнулась.
— Там снег. Много снега, и деревья, и луна. А главное, никого нет.
Он сделал шаг.
— Не можете привыкнуть к пригороду?
— Не могу, — созналась она. — Я всю жизнь жила, понимая, что кругом люди. Даже когда дома одна, за стенкой соседи, наверху шаги, этажом ниже телевизор работает. В окно выглянешь, а там тоже люди, дети гуляют, машины подъезжают. А тут так тихо.
— Не понимаю, это хорошо или плохо?
— Наверное, хорошо. — Марина покачала головой и тихо рассмеялась. — Не знаю.
— В субботу приедет ваш отец, Марина, — решил он её успокоить. Ему не очень нравилось её настроение, и даже то, как она улыбалась. Столько грусти было в её глазах. Нервно облизывала губы, голову опустила, и, кажется, не очень радовалась, что ему пришло в голову с ней заговорить. Так бы и стояла у окна, в одиночестве, и выглядывала что-то непонятное за окном. Интересно, а мужа она тоже так ждала? У окна?
— Это хорошо. — Подняла на него глаза. — Скажите, Дмитрий Алексеевич…
— Почему вы так ко мне обращаетесь?
Она сбилась на полуслове, и взгляд стал удивлённым.
— Как?
— Так официально. Кажется, мы в самом начале договорились с вами… В конце концов, я зову вас Мариной. — Гранович улыбнулся. — Или мне тоже перейти на отчество?
— Не нужно. — Марина занавеску зачем-то расправила, какую-то складочку сделала, затем от окна отошла. — Просто вы всегда такой занятой, и все вокруг вас зовут Дмитрием Алексеевичем, вот и мне показалось это… уместным, — наконец подобрала она нужное слово.
— Все остальные не живут со мной под одной крышей.
— Да, вы правы.
— Так что вы хотели спросить?
— Вы не будете против, если мы… то есть я, куплю настоящую ёлку?
— А почему я должен быть против?
Марина пожала плечами, явно стараясь уклониться от ответа. Но когда они глазами встретились, Марина решила сознаться:
— Николай Викторович предупреждал меня, что вы… не большой приверженец семейного уюта. А тут ёлка, камин, подарки…
— Даже подарки будут? — Гранович несколько натянуто усмехнулся. — Думаю, я как-нибудь переживу.
— Значит, вы не против?
— Марина, вы не должны спрашивать у меня разрешения.
— Я знаю, — проговорила она потерянно. — Просто никак привыкнуть не могу.
— К дому? — догадался он.
— Да. Дети всегда мечтали о большой ёлке, а нам совершенно некуда было её поставить, а тут столько места. Что даже страшно.
— Марина, а вы с Надеждой Михайловной говорили?
— Да. — Она выглядела немного испуганной. — Хотя, я могла бы…
— Не могли бы, — отрезал он. Прошёл к дивану и сел на подлокотник. — Марина, я не знаю, о чём вы говорите со своим отцом, но вы по-прежнему растеряны. И не понимаете одной очень важной вещи.
Марина руками себя за плечи обхватила, и невольно нахмурилась, не понимая, к чему он клонит.
— Какой?
— Вам не дом достался, это не наследство и не подарок. Нельзя продолжать ходить по полупустому дому, и смотреть на пустые углы. Нельзя спрашивать у меня разрешения поставить ёлку. Марина, ваша жизнь изменилась.
— Я понимаю.
— Нет. Вы ведь боитесь.
Марина нервно усмехнулась.
— Я не вижу в этом ничего удивительного. Не каждый день такое случается.
— Я знаю, и я понимаю. Но мне кажется, что вы никак не можете это принять.
— Я стараюсь привыкнуть.
— Вы дочь Стеклова. В вашем городе вы уже знаменитость, хотите вы этого или нет. На работе пристают с расспросами?
— Всё, что знала, я уже рассказала, — призналась Марина.
— Вы могли этого не делать. Всем всё не расскажешь и не объяснишь. Когда-нибудь невозможно будет прятаться в этом доме. Придётся принять всё, как есть. Придётся где-то появляться с отцом под руку, придётся быть его дочерью, придётся улыбаться людям и прятать растерянность. И я даже не спрашиваю, готовы ли вы к этому.
Марина смотрела на него во все глаза.
— Зачем я ему нужна? В смысле, там… с ним под руку.
Гранович спокойно пожал плечами.
— Это бизнес. И всё когда-нибудь достанется вашим детям. По-моему, это небольшая плата.
— Бизнес, — повторила Марина за ним, и тоже присела, правда, на стул у окна. — Я не понимаю, как можно этим жить. Мне никогда не нужно было столько денег.
— А дело не в деньгах. Кто занимается бизнесом ради денег, ничего не добивается. Дело в смысле, в азарте, в удаче, которую ещё нужно поймать. В умениях и стараниях, в бессонных ночах, и в том чувстве, когда ты понимаешь, что всё получается и именно ты был прав, а не конкуренты. — Дима покивал. — Да, дело не в деньгах.
