Тут Ворон протянул ему карту с вопросом:
– А стоит ли возвращаться? – и показал на другую точку. – Смотрите… из Брета мы собирались ехать в Тоссель, не так ли? Но туда можно и из Овры добраться – через Виринту, которая ничем не хуже Брета. Даже лучше!
Антрепренер выхватил у него карту.
– Ты предлагаешь в лесу ночевать?! Стемнеет раньше, чем мы до Овры доедем!.. – Он снова засопел. – Виринта… где это? А, вижу. Не бывал там ни разу. Далековато от приморского тракта… Лучше Брета, говоришь?
Аглюс кивнул:
– Городок побольше – и зрителей побольше. Что же до ночевки в лесу, так ничего страшного. Еда у нас с собой есть, без воды тоже не останемся – озера тут на каждом шагу. С утра по холодку и доедем.
Остальные актеры дружно закивали и сказали радостным хором:
– Мы согласны, – явно будучи не прочь устроить перерыв в череде бесконечных представлений.
Папаша Муниц окинул свою оживившуюся труппу злобным взглядом, задумался. Потом безнадежно махнул рукой.
– Ладно, поехали в Овру, – проворчал. – Не люблю возвращаться – примета плохая. Да и назад тут – никак… – Он, кряхтя, полез на козлы. – Хотя, чует мое сердце, лучше было бы вернуться!
Сердце капитана Хиббита отчего-то чуяло то же самое. Ни с того ни с сего он оказался вдруг во власти самых дурных предчувствий, и от давешней расслабленности его не осталось и следа.
Однако выступать с предложениями было поздно – Дракон уже принял решение. Да и все остальные так обрадовались возможности отдохнуть… Только Кобра хмурилась, но даже и она не смела слова поперек сказать мужу и господину.
Кароль нехотя зашагал к своему фургону.
Маленький караван снова тронулся в путь. И вскоре капитан, продолжая неведомо зачем настороженно поглядывать на заросли кустарника, вроде бы нашел объяснение своим дурным предчувствиям.
Опасаться по большому счету ему было нечего. Включись наконец неведомый черный гений в игру всерьез, появись угроза для жизни – на этот случай в труппе присутствует монтальватец. Дело самого капитана – по-прежнему искать, не ища, чертов универсус. И только. Беспокоиться не о чем.
Он вспомнил сон о свободолюбивом горшке, невольно усмехнулся. И снова посерьезнел.
Предчувствия могли говорить лишь об одном. Универсус уведут. Красу и гордость квейтанской разведки оставят с носом.
Чего допустить капитан не мог ни в коем случае – ни как профессионал, ни как просто человек, наделенный самолюбием.
И если на Овринском проселке театр оказался неспроста… если это означало, что близится какая-то развязка, ему следовало с этой минуты быть настороже. Глядеть в оба. И никакого больше дуракаваляния.
* * *
Хорошо, что он не спешил. Летя галопом, наверняка проскочил бы развилку, не заметив, что свежие следы колес и копыт, оставленные театральным караваном, сворачивают с главной дороги на проселок.
Удивленный Раскель придержал коня, соскочил на землю. Еще раз внимательно осмотрел следы.
Ошибки не было – старик Муниц почему-то отправился вместо Брета в Овру, маленькую глухую деревушку, где много заработать не мог, как бы ни старался. Даже с помощью Дурной Удачи и лучших актеров мира.
Странно… С какого это перепугу его туда понесло?
И тут Раскель понял – с какого.
Он увидел лежавший на развилке вьюнок. Завязанный особыми узлами.
Простое, но надежное средство заставить кого угодно свернуть в нужную тебе сторону.
Молодой аркан почесал в затылке и выругался.
На повороте какой-то из фургонов проехался по вьюнку. Раздавил его и отчасти разрушил чары. Иначе Раскель точно ничего не заметил бы – хоть на всем скаку, хоть шажком. И отправился бы вслед за театром, даже не догадываясь, куда едет.
И кому же, интересно, понадобилось сворачивать труппу с пути?…
Озираться по сторонам Раскель не стал, понимая, что злыдарь, подложивший зачарованный вьюнок на дорогу, в кустах поблизости не сидит. Он своего добился – отправил «Божественный» театр в лесную глушь. На всю ночь, ибо та наступит раньше, чем театр доберется до Овры. И кто бы ни был тот злыдарь, цель у него одна. Та же, что у Раскеля, – завладеть Налачи Бахт. Стало быть, он где-то рядом с актерами, следит за ними и ждет остановки на ночлег.
Вот теперь следовало поспешить.
Раскель подобрал вьюнок, зашвырнул в кусты – чтобы никто больше не отправился ненароком вслед за театром. Потом вскочил в седло, свернул на проселок и пришпорил жеребца.
Задремавшая было тревога проснулась, сердце затрепыхалось в груди, подобно плененной птице. Вожак табора не простит, если он упустит Налачи Бахт.
А он ведь чуял, чуял недоброе!..
Но кто же этот злыдарь? Не из светлых, точно, ведь те уже пытались найти Дурную Удачу и не смогли. Как не нашли ее и остальные охотники, затесавшиеся в театр, хотя двое из них мнили себя магами. Узнать ее никому не под силу… и вряд ли в этом деле поможет остановка в лесу.
Раскель призадумался. На что неведомый соперник рассчитывал, подбрасывая на развилку вьюнок? Непонятно. И потому тревожно вдвойне.
Надобно поостеречься. К театру не приближаться. Следить издалека, ждать…
Или наоборот? Лучше открыто появиться среди актеров? Чтоб злыдарь сразу понял – просто так он Налачи Бахт не возьмет…
* * *
Время близилось к семи, а солнце – к горизонту, когда Папаша Муниц с облегчением обнаружил, что обочинные заросли постепенно редеют. И деревья впереди расступаются, обещая появление – наконец-то! – поляны, куда можно будет съехать, чтобы расположиться на ночь. До сих пор чертов проселок только сужался, так что фургоны, казалось, уже проламывали себе путь сквозь кусты собственными боками. И просветов в этих кустах не наблюдалось.
Тут еще и свежестью повеяло, и лошади, почуяв близость воды, встрепенулись, повеселели, прибавили, не дожидаясь понуканий, шагу. Папаша Муниц повеселел тоже.
Он не раз уже успел обругать себя за то, что послушался этого кретина Аглюса и поехал-таки по незнакомой дороге. Которая выглядела с каждым часом все хуже – словно вовсе никуда не вела!
Впрочем, кажется, выбора все равно не оставалось…
Грозный владыка «Божественного» театра даже привстал на облучке, вгляделся с нетерпением и надеждой в промельки голубизны меж деревьями. Да, похоже, впереди озеро. А уж на берегу всяко найдется место, где поставить повозки и разжечь костры.
Через несколько минут головной фургон к озеру и подкатил.
Места для стоянки там оказалось сколько угодно – ближе к берегу лес расступался и плавно переходил в широкий песчаный пляж.
Солнце еще не село, и зеркальная озерная гладь пламенела отражением закатных облаков. Неподвижных, словно нарисованные, – из-за полного безветрия.
