Лучше бы я умерла.
— Или…
Я пристально посмотрела на него.
— Или что?
— Или я приму меры. Мы с тобой примем меры, — изменил он формулировку.
— Ты можешь вернуть ее?
— Нет. — Мягкое выражение его лица и доброта в этих коровьих карих глазах едва не убили меня. Я отвела взгляд. — Но мы можем сделать так, что мир не узнает, что произошло сегодня вечером. Это наша работа. Защищать жителей города от тех, кто может причинить им вред, как Батч Оливии. Сделать так, чтобы сверхъестественные события казались нормальными. Слышала когда-нибудь слова: «То, чего ты не знаешь, не может причинить тебе вреда»?
— Я в это никогда не верила. Он слегка пожал плечами.
— Потому, что ничего другого не знала.
Я осторожно встала, испытывая ноги, и повернулась к зеркалу, разглядывая женщину, которую в нем увидела. Если она и раньше показалась мне незнакомой, то теперь стала совершенно чужой.
— Меня посадят, — сказала я наконец, глядя на Уоррена в зеркало.
Он кивнул.
— Да, так они сделают.
— А как же ты? Что сделаешь ты?
— Мы сопротивляемся их действиям. Обычно успешно. Я горько рассмеялась. И закрыла глаза.
— Послушай, я понимаю, что тебе трудно все это принять. Дьявольщина, трудно даже тем, кто вырос с этим, а тут еще многое другое… — Он поднял руку, видя, что я открыла глаза. — Но тебе нужно решиться, и сделать это быстро. Ты необходима нам, мы хотим принять тебя в свою организацию, но ты должна прийти добровольно.
«Супергерой, — тупо подумала я. — Добро против зла. Агенты Тени. Сверхъестественные сражения».
— Не знаю.
— Хорошо. — Он вздохнул, и впервые я заметила на его загорелом лице и сутулых плечах следы усталости. — Хорошо, — повторил он. — Одно я могу для тебя сделать.
Я смотрела на него в зеркало.
— У тебя есть двенадцать часов до того, как вернется твой запах. Когда обращаешь кондуит против его хозяина, возникает очень необычное волшебство: ты можешь ходить по земле как призрак. Это называется ауреоль. Ни смертный, ни агент не может тебя увидеть, если ты не стоишь прямо перед ним. Это дар. Ты словно никогда не существовала.
Моя команда будет ждать тебя до рассвета. Это дает тебе время для принятия решения, Используй его. Подумай о том, что я сказал. Ты можешь отказаться от нашего предложения, но после этого мы ничего для тебя не сможем сделать.
Я наконец кивнула.
— Спасибо.
— Я буду здесь. Возвращайся ко мне с ответом… или считай свое возвращение ответом. В противном случае… — Он пожал плечами, выглядя искренне сожалеющим. — Ты предоставлена сама себе.
9
Даже девочкой Оливия умела двигаться — по комнате или по жизни, — не оставаясь долго на одном месте или по крайней мере не позволяя ничему серьезно затронуть ее. Некоторые считали ее бестолковой, другие называли легкомысленной, но я, наблюдая за ней с самого раннего возраста, называла ее Волшебницей.
Разве не волшебство, когда женщина сохраняет детскую внешность, когда детство се давно кончилось? Или верит, что трагедия — это нечто аномальное, а мир в основе своей… хорошее место? Или что все люди, что бы они ни делали, по сути своей хорошие, и их можно вернуть к добру? Что бы ни происходило — со мной, с ней, с нашей семьей, — надежда в ее глазах никогда не гасла, улыбка ни разу не дрогнула.
Конечно, Оливия знала, какое впечатление производит на окружающих. В особенности на мужчин. Я думаю, она считала, что, если один взгляд на нее делает людей счастливыми, ее долг выглядеть великолепно. И несмотря на то, что я не была с ней согласна, я восхищалась ею и гордилась своим родством с ней. Она была чистым светом. Маяком, таким ярким и призывным, что он действовал на людей, как пламя свечи на мотыльков.
В моей жизни только еще один человек горел так же ярко. Но по каким-то причинам Бен Трейна предпочитал держаться в темноте.
Я брела по знакомым улочкам, глаза у меня распухли, в них словно насыпали песок, и все время я видела умирающую Оливию. Я так устала, что мне казалось, будто к плечам у меня подвешены шары для боулинга. Все годы тренировок, нога, подготовки — все это свелось вот к чему: под давлением я беспомощна, неэффективна, бесполезна… и как следствие Оливия мертва. Оливия мертва.
Оливия мертва.
Свернув некоторое время назад с «Полосы», с ее кричащими яркими огнями, заполнившими небо, я попала в темный район, где квартиру можно сиять на неделю, на тротуарах валяются перевернутые мусорные баки, а стены в переулках исписаны похабщиной. Заметила бродягу, спящего в картонном ящике, и, вспомнив об Уоррене, наклонилась к нему. Я поняла, что он не спит: по неглубокому дыханию и потому, что он дрожал от холода. Я даже ощущала запах грязной бритвы, которую он сжимал; на руку, как на подушку, он положил голову. Но он не шевелился. Он не знал, что я здесь, и при мысли об этом мне захотелось заплакать. Даже здесь, в самых темных тенях города, я не могу уйти от того, кем стала.
Именно тогда я поняла. Как бы долго и как бы далеко я ни шла, мне не уйти от новой реальности. Запахи живых и мертвых будут сопровождать меня, а сама я не оставлю за собой ничего.
Заметив такси под фонарным столбом на углу Спенсер-стрит, я подошла к машине на перекрестке, где достаточно темно, чтобы скрыть состояние моей одежды и темные круги усталости под глазами.
— Работаете? — спросила я, наклонившись к шоферу в открытое окно. Он подпрыгнул, как рыба, вытащенная из воды.
— Черт возьми, леди! Вы меня перепугали!
— Простите.
Он сглотнул, чтобы восстановить спокойствие, потом высунулся, разглядывая меня.
— Вы одни? Я кивнула.
— Ну, выглядите вы безвредной. — Он указал на заднее сиденье. — Куда поедем?
Я села в машину и прочла адрес на обороте карточки, которую дал мне Бен — Боже, неужели это было еще сегодня вечером? — стараясь продолжать выглядеть безвредной. Водитель время от времени оглядывался на меня, словно хотел убедиться, что я еще здесь, но не пытался заговаривать, и между нами протянулась тишина; мимо мелькали освещенные окна: мы ехали по боковым улицам.
Я думала, насколько безвредной он счел бы меня, если бы я рассказала ему, что он только что выкурил сигарету, а меньше часа назад съел хотдог с горчицей и запил диетической колой. Перед тем как он оделся и пошел на работу, у него был короткий не страстный секс с женщиной, кольцо которой он, по-видимому, носит на пальце. Я посмотрела на приборную доску, на лицензию с именем и фотографией. У Теда Харриса есть собака, но нет детей. И под сиденьем у него пистолет. И все это только обоняние.
— Думаю, мы добрались, — сказала я. Он вздрогнул, услышав мой голос.
