У милого в огородеРастет трава мята.Любил меня милой друг,Хоть я небогата!
Главнокомандующий подозвал попавшегося на глаза офицера:
– Приказ выступать получили?
– Никак нет, ваше сиятельство, не получили.
Кутузов так круто повернулся в коляске, что скрипнули пружины.
– Кто возил диспозицию к генералу Ермолову? – спросил он у Коновницына, ехавшего рядом с коляской верхом.
– Герсеванов, ваше сиятельство.
– Давай его сюда!
– Герсеванова к его сиятельству!
К коляске подскакал офицер:
– Что прикажете, ваше сиятельство?
– Голубчик, ты вчера возил пакет к генералу Ермолову? – вглядываясь в полутьме в безусое лицо поручика, спросил фельдмаршал.
– Точно так, я, ваше сиятельство!
– Кому вручил?
Мягкий, вкрадчивый голос фельдмаршала стал понемногу наливаться металлическими нотками.
– Начальнику канцелярии полковнику Эйхену, ваше сиятельство.
– Почему не самому генералу, как было приказано, голубчик?
– Не мог нигде разыскать его превосходительства. Он, оказывается, был в гостях у генерала Шепелева в селе Спасском.
Фельдмаршал вдруг поднялся в коляске и закричал:
– Это не армия, а кабак! И полковника и генерала – выгнать вон из армии обоих! И полковника и генерала! – повторил фельдмаршал, задыхаясь от гнева. – Поезжай к дому! – ткнул он рукой в спину ямщика и плюхнулся на сиденье.
На случай приезда главнокомандующего в лагерь в деревне Гранищево оставили незанятым один дом – тот, в котором Кутузов принимал Лористона.
Туда и привезли фельдмаршала.
Зажгли свечи. Кутузов, не раздеваясь, сидел у стола.
– Пиши приказ: наступление откладывается на сутки! – приказал он Коновницыну.
Пока писали приказ, в избу вошли Дохтуров, Уваров, командир третьего корпуса Строганов. Окончательно выяснилось, что полковник Эйхен побоялся сам вскрыть пакет, а Ермолов вернулся поздно и потому не успел известить о диспозиции войска.
Корпусные командиры просили не отменять диспозицию, говорили, что время еще не упущено, что впереди целая ночь, что отклад не идет на лад, но Кутузов стоял на своем: отложить!
И, сердитый, уехал к себе в Леташевку.
Коновницын едва уговорил фельдмаршала не наказывать генерала Ермолова.
III
Эту ночь Михаил Илларионович провел в маленькой избе в деревне Гранищево, среди шестого корпуса Дохтурова, составлявшего центр армии.
Войска, назначенные в обход левого крыла Мюрата, двинулись заблаговременно, с вечера. Шли со всей осторожностью – болтунам и курильщикам хоть пропади: громко говорить нельзя, огней высекать не смей. Казаки оставляли жеребцов в лагере, чтоб не ржали.
Погода благоприятствовала скрытному движению русских: дождя не было, но и не морозило. На сырой земле не слышалось ни топота ног, ни стука орудийных колес.
Когда обходные колонны тронулись, Кутузов вздохнул с облегчением: и Беннигсен, и надоедливый, чванливый англичанин Вильсон, и наружно вежливый, но держащий камень за пазухой Ермолов – все недоброжелатели Михаила Илларирновича потянулись к правому флангу. Завтра исполнялось их желание: русская армия наступала.
На рассвете 6 октября все в Гранищеве ждали выстрелов с правого фланга. Но день начинался, а, к удивлению всех, ни пушечных, ни ружейных выстрелов не было слышно.
Михаил Илларионович забеспокоился: что-то случилось, атака явно запаздывала.
К правому флангу поскакали все: и Толь, и Коновницын. Возле Михаила Илларионовича остались одни адъютанты.
Потом наконец послышались беспорядочные выстрелы. И вот прискакал с правого фланга первый ординарец с донесением. Вести были не особенно приятные: пехота за целую ночь все-таки не смогла подойти к назначенному месту, сбилась с пути и опоздала. На опушке леса собрались одни казаки Орлова-Денисова. Когда рассвело, казаки стали бояться, что французы увидят их, и одни ударили по врагу.
