в поле её зрения, ходил на их концерты, участвовал в общих тусовках. Поддерживал контакты с группой. Вон, оказывается, до сих пор общается с Аней. А если интуиция шепчет Ульяне, что больше они не пересекутся, что это может означать?
Что исчезнет звено, их связывающее.
Забить хоть чем-нибудь кошмарное, низвергающее в пропасть без дна предположение не получалось. От холода из носа текло, одно за одним загорались окна корпуса, и, пытаясь отвлечься, Ульяна разглядывала мелькающих в них людей. Ей стало казаться, что она начала узнавать врачей и медсестер. Их имена и отчества ей неизвестны, но, безусловно, каждый из них заслуживал того, чтобы обращаться к нему исключительно по имени и отчеству со всем уважением, на которое только может оказаться способен человек. К вечеру на лицах их отчетливо видна печать неодолимой усталости. Конечно! Наверняка день за днем им приходится задерживаться на работе из-за своих непростых пациентов. Сидеть в кабинетах над историями болезни, анализами и рентгеном, изучать. Размышлять об оптимальных способах лечения. Снова и снова решать, следовать ли намеченным курсом или менять тактику. Принимать ответственность за чужие жизни, отдавая себе полный отчёт в том, чем способна обернуться врачебная ошибка. Эти люди — воины в белых халатах и синих комбинезонах. Каждый в этой больнице и в любой другой — герой, пытающийся подарить людям шанс на продолжение жизни.
Так Ульяне казалось. Сама она никогда не смогла бы стать таким героем. Врачу необходима крепкая психика и устойчивая самооценка, объективно всё это не о ней. Нужны всеобъемлющие знания в своей области и наверняка в смежных, и добываются они потом и кровью в процессе сложнейшего обучения в медицинском. Но что пугает Улю больше всего при мыслях об этой профессии, так это высокий уровень личной ответственности врача. Какой же груз на свои плечи им приходится взваливать. Вот взять хотя бы вон того мужчину средних лет с осунувшимся лицом, что периодически мелькает в третьем от входных дверей окне второго этажа. Иногда будто разглядывает её, а может, и не её вовсе, а просто пытается хоть на секунду переключиться. Но поймаешь его взгляд, и покажется, что он вечность на своем посту — таким измотанным, а порой и измождённым выглядит. В бесконечных думах о подопечных, в непрестанном поиске путей к их спасению. Говорят, со временем медики выгорают и становятся невосприимчивыми к чужому горю. Якобы не хватает им моральных сил сочувствовать каждому. Так это или нет, судить не ей, но по этому человеку не скажешь, что ему всё равно, покинет ли его пациент больницу на своих двоих или на холодной металлической каталке, укрытый простынёй с головой.
Сидя на лавке и рассеянно наблюдая за въезжающими на территорию каретами скорой помощи, глядя на то, как суетится медперсонал, видя заплаканные глаза родственников, день за днём пробегая мимо указателей со страшной надписью «Морг», невозможно не думать о смерти. О том, что однажды электричество погаснет, настанет тьма, и ты, закончив здесь свой путь, уйдешь навсегда. На небо ли, или растворишься ли сгустком энергии в воздухе, или и вовсе в Никуда, но ты уйдешь, хорошо если оставив за собой осязаемые следы. А кто-то останется. Врач, который не смог продлить твою жизнь, усомнится в своей компетентности и домой в тот день поедет с тяжёлым сердцем. Те, кто тебя любил, будут оплакивать, болеть душой и хранить память. Жалеть, сколько всего не успели сказать, и корить себя за это. А большой мир трагедию проглядит. Незаменимых нет, и механизм, не заметив потери маленького винтика, продолжит вертеть гигантское колесо. Ежесекундно — ежесекундно! — на Земле списывают в утиль три старых «винтика» и производят шесть новых. Попадалась на глаза такая статистика. Получается, скорбящих по ушедшей жизни в два раза меньше, чем празднующих новую.
И, наверное, это хорошо… Определённо, это хорошо. Замечательно. Только всё равно невыносимо больно.
Гнетущие мысли затянули голову чёрными тучами, и просвета не видать. Ощущая на себе взгляды, Уля подняла голову. Охранник, что вышел проветриться, беседовал с какой-то женщиной, и оба косились в её сторону. Часы показывали 18:30. Еще полчасика, и домой, точнее, в место, временно ставшее ей пристанищем.
Окоченевшие пальцы нащупали в кармане парки телефон. Нужно попытаться отвлечься, ибо заданными себе темпами до психушки буквально рукой подать. Ещё минута промедления, чтобы собраться с духом, и всё-таки открыла приложение, аккаунт группы и стрим, который действительно шёл, как Вадим и сказал.
Глаза заскользили по картинке. Сложилось ощущение, что ребята там уже заканчивали. На лицах музыкантов читалась усталость, и времени много прошло — уже должны. Кто вёл трансляцию на канале, тоже оставалось лишь гадать: всю группу Ульяна видела на своих местах. Аню по центру сцены, Игорька на барабанах, Олега с электрогитарой, Сашу на клавишах и Женю на басу. Все были там. Кроме одного… Мозг отказывался принимать новый расклад, не желал верить, что Егора среди них нет. Он ведь — их. А они — его. Это всё — его! Его люди, его слушатели, его дело жизни, его смыслы. Были когда-то… А теперь место пустует.
Взгляд цеплялся за людское море. За шапки и растрёпанные ветром шевелюры, куртки, пальто и ветровки, за высоко поднятые телефоны с включёнными фонариками. За тех, кто повыше, и ребёнка на чьих-то плечах. Кто-то принёс и развернул над головой плакат. Несколько сотен человек, откликнувшихся на Анин призыв, стояли перед сценой и мёрзли, как мёрзла сейчас его бывшая группа и она сама.
— Дорогие наши, любимые, спасибо, что пришли, — произнесла в микрофон Аня. — Мы знаем, что собрали вас сегодня не зря. Верим в силу мысли. Это не может не сработать, так ведь?
Анин дрожащий голос летел из колонок, обрушая на головы эмоции, что рвались из вокалистки наружу. Толпа одобрительно загудела, Уля шмыгнула носом и, утерев застившие глаза слёзы, подумала о том, какое количество людей пришло туда с заданной целью.
— Давайте ещё раз пожелаем Егору здоровья до ста. Пусть жизнь победит, — взяв себя в руки, продолжила Аня. — И девушке его давайте пожелаем. Веры, терпения и сил. Её здесь нет, днями напролет она там. Чернов, тебя ждут тут, смотри! Борись!
Люди загудели и затопали, кто-то в толпе выкрикивал имя, а в ушах зашумело. Ульяна толком не успела опомниться и осознать происходящее перед глазами, как пронзительно и рвано вступила гитара, за Аниной спиной вдруг вспыхнул экран, и вокалистка севшим голосом объявила:
— СЛОТ. «Круги на воде».
Раненое сердце разлетелось вдребезги в секунду, когда глаза осознали
