Теперь мы уже более основательно приступим к отработке диверсионной версии.
Если вы обратили внимание, — я не стал слишком основательно анализировать всю ту информацию, что накопилась по исследуемой нами теме, в части, касающейся «минной» версии гибели линкора, считая ее изначально маловероятной, и более того — неприемлемой. На основании исследованных мной архивных материалов, публикаций в открытой печати, информации, полученной от личного общения со свидетелями катастрофы, и людьми, служившими на линкоре в разные годы, с момента его передачи в состав нашего флота, я сделал вывод — линкор погиб в результате диверсии, предпринятой интернациональной группой морских диверсантов специального подразделения флота НАТО на Средиземном море. Для того, чтобы утвердиться в этом мнении и продолжить более конструктивный поиск, или отказаться от этой версии, как несостоятельной или бесперспективной, следует в очередной раз проанализировать имеющиеся в нашем распоряжении документы, публикации на тему и воспоминания фигурантов, имевших прямое или косвенное отношение к трагедии «Новороссийска».
Для того, чтобы наши «измышления» по диверсионной версии имели под собой хоть какую-то стартовую информационную основу, в очередной раз обратимся к воспоминаниям бывшего главного штурмана флота Митрохина:
«…Вспоминая события, относящиеся к периоду работы Правительственной комиссии под председательством Малышева, не могу не отметить следующее.
1. Когда Малышев проводил первое совещание, он спросил у Горшкова, почему не присутствует на комиссии адмирал Г.И. Левченко, руководивший приемкой линкора в Албании? Горшков не очень уверенно заявил, что “Левченко нездоров и, кроме того, по нашему мнению, его версия тенденциозная и может отрицательно повлиять на выработку объективного вывода членами комиссии ”. Присутствовавший на заседании комиссии (не являясь ее членом) Н.Г. Кузнецов бросил реплику: “Левченко по состоянию своего здоровья чувствует себя лучше, чем я, и мог бы принять участие в работе комиссии ”. А после небольшой паузы заявил: “Я не согласен с адмиралом Горшковым в той части, что члены комиссии смогут легко изменить свое мнение в зависимости от того, что скажет адмирал Левченко. Для этого нужны веские причины, подкрепленные документами и проверенными фактами ”. После этого Малышев назначил руководителей групп и определил круг вопросов, которые они должны обстоятельно изучить…»
Как следует из воспоминаний самого адмирала Левченко, тот до конца своей жизни упорно и аргументированно отстаивал диверсионный след в гибели «Новороссийска». Зная об этом, адмирал Горшков предусмотрительно сделал все возможное, чтобы Левченко действительно не провел на комиссии свое видение проблемы.
И все же в итоговом документе комиссии по настоянию Малышева было записано: «Вероятность диверсии не исключается».
В подтверждение того факта, что Малышев интуитивно склонялся к признанию факта диверсии, может служить следующий эпизод. Когда Малышеву показали сейсмограммы, засвидетельствовавшие взрыв 29 октября и два взрыва мин «АМД-1000» на рейде Бельбек, он произнес: «Даже неспециалисту ясно, что мощность взрыва 29 октября в несколько раз больше, чем мощность взрыва мин “АМД-1000”».
Возвращаемся к воспоминаниям Митрохина.
«…2 ноября я заканчивал оперативное дежурство по флоту с рулоном карт и с справочными материалами вошел в кабинет командующего флотом с докладом. Когда я открыл дверь, то увидел сидящего в кресле Малышева, а рядом с ним стоял Горшков. Когда я произнес традиционные слова: “Прошу разрешения с докладом! ” — я услышал в ответ резкое — “Подождите! ” Я оказался в затруднительном положении: или просто подождать, или выйти из кабинета и закрыть дверь. Я решил, что возглас Малышева — “Подождите!" означает буквально подождать в том месте, где он меня застал. И я остался в кабинете у входной двери. В это время Горшков обратился к Малышеву: “Вячеслав Александрович, у нас через пять дней праздник Великого Октября. Обычно по этому празднику мы устанавливаем корабли по парадной диспозиции. В этом году на бочке № 3 стоял линкор «Новороссийск», опрокинувшийся вверх килем. В связи с этим есть предложение в этом году не выстраивать корабли по парадной диспозиции. Докладываю это предложение на Ваше решение ”. Малышев поднялся из кресла и со всего размаха стукнул кулаком по столу, буквально прокричав: “Вы, что товарищ Горшков, думаете, что раз утопили линкор, то нет и Октябрьской революции? Делать парад! ” — и еще раз стукнул по столу. После этого я открыл дверь и тихонько вышел из кабинета».
Возвращаясь к эпизоду ноябрьского парада в Севастополе в 1955 году. В бухте продолжали всплывать мертвые тела. Все предшествующие «празднику» дни автомашины только успевали отвозить тела погибших моряков на Братское кладбище. А тут парад. Единственным отступлением от существовавшего положения было то, что моряки вышли на парад не в белых, а в черных перчатках. С моряков-то что взять? С кораблей эскадры и с частей гарнизона вывели парадные «коробки» — 10 на 10 и провели парадным шагом перед трибуной. А каково в колоннах демонстрантов трудящихся города было идти женам, а в колоннах старшеклассников — детям погибших на линкоре офицеров и мичманов? Кажется, дочери капитана 1-го ранга Иванова учились в 3-й школе? Кто-нибудь о них подумал? Малышев, несмотря на все свои заслуги, был чужой для города и флота человек.
Митрохин продолжил: «…Думаю, что Малышев в этом гневном припадке выразил свое несогласие с версией подрыва линкора на немецкой мине».
Судя по реакции Малышева, он не столько отрицал минную версию, сколько обвинял руководство флота в катастрофе с линкором.
Для нас важно другое — главный штурман флота, находившийся в гуще флотских событий, интуитивно отрицая минную версию подрыва линкора, решительно настаивал на расследовании диверсионной версии.
Для начала стоит определиться с направлениями поиска. Когда заходит речь о возможной диверсии против линкора, то традиционно предлагается и разрабатывается так называемая итальянская версия. Затем, по ходу рассуждений, и по степени нагнетания страстей с военно-политическим компонентом, вводится «английский» след, и уж когда исследовательские страсти выходят на шизоидный уровень, тогда нам предлагают поверить в то, что высшее советское руководство середины 50-х годов для достижения своих «местнических», или «местечковых» (?) целей было готово утопить линкор с экипажем в полторы тысячи человек. Самое неприятное в том, что среди авторов этих, не побоюсь этого термина, «шизоидных» опусов попадаются ветераны флота, кандидаты наук. Ну что здесь скажешь, от подвижек в психике никто из нас не застрахован, а направить человека на психическую экспертизу можно только по судебному решению.
Для того чтобы согласиться или аргументированно отказаться от каждой из этих версий, следует как минимум познакомиться с их сутью. Не злоупотребляя вашим терпением, я предлагаю от каждой из версий рассмотреть лишь те фрагменты информации либо те эпизоды, которые могли бы быть приложены к разработке диверсионной версии по «Новороссийску».
Борис Каржавин считал, что первым сигналом о возможности диверсии против линкора должна была стать информация об обнаружении магнитной мины на швартовной бочке, к которой обычно швартовался легкий крейсер «Керчь».
