Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
Обстановка немного разрядилась, когда последний щебенщик, ярый поклонник и защитник Магалены Меркадо, вынес большую тетрадь с записями об обслуживании в кредит. Зеваки заржали, а он весело заметил, мол, надо думать, многие были бы не прочь, чтобы тетрадка ненароком потерялась.
— Что, не так, черти вы этакие?
Ну а когда кривоногий дон Мануэль высунул в дверь квадратную голову с торчащими волосами и, убедившись, что путь расчищен, осторожно вышел из дома с курочкой Симфорозой, свернувшейся у него под мышкой, расхохотались даже сторожевые. Вдовец степенно поднял курицу в кузов и свисавшей с лапки веревкой привязал к одной из досок обшивки.
— Яйца никогда не помешают, — сказал он, с нежностью глядя на присевшую на крыше выселенку, — тем более с двумя желтками.
Оставалось погрузить только статую Святой Девы и тумбочку, служившую алтарем, — «кивотом», как выражалась владелица. Магалена Меркадо спустилась с крыши с той же грацией бродячей кошки. Состроила сторожевым презрительную мину, вошла в дом и бережно и любовно вынесла Богородицу. Только сперва накрыла Ей голову синим бархатным платом.
— Чтобы не видела этого позорища, — сказала она, выходя.
Поддерживаемая двумя мужчинами, пока еще двое несли алтарь, канделябры, свечи и бумажные цветы, она вскарабкалась в кузов. Поудобнее уселась на углу своей кровати и взяла Деву на руки.
Казалось, она качает огромного младенца.
Пока дон Мануэль крутил ручку запуска, объявился дон Анонимо с совком и лопатой за плечом. Несчастный безумец все понял с первого взгляда. Молча он закинул инструмент в кузов и кинулся в дом. Все кругом также молчали. Через мгновение он вышел с замызганным тюфяком, свернутым под мышкой. В тюфяке прятался бронзовый колокол.
— Позвольте мне поехать с вами, добрая сеньора, — попросился он.
Дон Анонимо походил на умирающего смирного пса.
По знаку Магалены Меркадо он ловко взобрался в кузов.
Сторожевые чуть животики не надорвали, услышав, как торжественно псих обращается к шлюхе. Самый жирный, который пытался скрыть розовое детское лицо за усами à la Панчо Вилья и нарочито задиристым и грубым нравом, что, впрочем, мало помогало, так как товарищи все равно помыкали им за милую душу, попросил разрешения разобраться с дурачком.
— Я его в два счета прикладом оттуда вышибу.
Но Криворотый разрешения не дал.
— Так мы двух зайцев выгоним зараз! — насмешливо сказал он.
И велел отъезжать.
Двое сторожевых привязали коней к заднему бамперу и тоже залезли в кузов. С наглым видом подтащили себе скамью и сели, поставив винчестеры между ног.
Остальные — кроме двоих, которые с ненужной лошадью вернулись охранять участок, — не переставая целиться в поливающих их ругательствами людей, ускакали следом за драндулетом.
21
В мире стояло Рождество. Отпущенный на волю после двух дней отсидки Христос из Эльки первым делом отправился в аптеку за йодом и серой для зуба. Проклятый зуб болел сильнее, чем раны от бичей. После он намеревался найти ночлег, а на следующий день заглянуть в единственную типографию селения, чтобы напечатать брошюры.
Хорошо, что сторожевые пощадили его бумажный пакет, а не сожгли, как издевательски грозился один из них.
Однако в дверях его ждал сюрприз: жена и дочка сержанта, ответственного за участок, желали пригласить его на рождественский ужин.
Сержант Иполито Вергара, начальник подразделения карабинеров в Пампа-Уньон, отнесся к арестанту, переданному сторожевыми из Вошки, со всем уважением. Высокий и статный человек с седыми усиками, точно прочерченными рукой хирурга, прекрасно знал, кто такой Христос из Эльки, и был готов поспорить на свои усы, что бородач в тунике не имеет никакого отношения к наемным активистам, мутившим воду на приисках пампы. Обвинения, таким образом, нелепы и голословны. Кроме того, однажды в столичной газете он вычитал, что проповедник, куда бы ни являлся, везде с восторгом отзывался о Чилийских карабинерах. Вот и настало время отблагодарить его.
Сержант один из всего подразделения состоял в браке. Его супругу, донью Исолину Отеро де Вергару (Сержантиху, как за глаза ее называли подчиненные мужа), белокожую даму с цепким взглядом и неиссякаемым запасом речей, в участке и казарме побаивались за решительный темперамент и слоновью комплекцию. Донья Исолина, как истинная католичка, верила в Бога, Святую Деву, сонм ангелов небесных и всех святых из календаря, висящего на гвозде в ее кухне. Узнав о пребывании Христа из Эльки в местной темнице, она заявила мужу, что они с дочерью мечтают познакомиться с проповедником лично. Как только он выйдет из заключения, они пригласят его на ужин.
— И чем скорее это случится, тем лучше, — многозначительно проговорила она командным голосом.
Так и вышло, что вечером в сочельник Христос из Эльки столкнулся в участке с сержантовыми супругой и дочерью — единственной дочерью на выданье. На улице, где уже зажгли фонари, множество любопытных ждали появления проповедника. Многие — одни почтительно, другие насмешливо — гурьбой отправились следом за ним, норовя коснуться туники и прося благословения.
Пока они таким манером двигались по улице, супруга сержанта, опасаясь, как бы кто не перехватил святого, взяла его под руку и решительно прибавила шагу, пробиваясь сквозь кутерьму.
Семья обитала в просторном кирпичном доме на улице Генерала дель Канто, в двух кварталах от участка, и всю дорогу мамаша не отпускала его рукав. С другой стороны к нему льнула дочка. Она ни на минуту не отрывала завороженного взгляда от святого миссионера, как она с придыханием его называла. Девушку привлекал не столько пророческий облик, сколько запах дикого зверя, исходивший от Христа.
Ужин с шоколадом и домашним рождественским кексом подле большой елки, сделанной из папиросной бумаги, прошел очень приятно. Беседа делилась на лихорадочную болтовню доньи Исолины (ее ревностное католическое сердце обливалось кровью при мысли о том, что в этом порочном селении не было даже простой часовни где помолиться), краткие замечания сержанта Вергары, неизменно поддакивающего благоверной, и наставления и практически советы, которые изредка вставлял Христос из Эльки, сверливший взглядом девицу. Та, в свою очередь, заливалась краской, искоса посматривала на него, по-детски покусывала кончик кудрявой прядки, и в этом жесте Христу виделась восхитительная чувственность. Красота отроковицы приводила ему на ум Песнь песней, и он сравнивал румянец ее щек с мерцанием светильников библейских дев.
В конце застолья, пока хозяйка вздыхала и жаловалась, как тяжко жить в затерянном посреди пустыни селении с такой дурной славой по части морали и добропорядочности, у Христа из Эльки от сладкого шоколада снова стало дергать зуб. Он немного резко оборвал иеремиады доньи Исолины, поставив ей на вид, что благодарной Господу следует быть за все и всегда, дорогая сестра.
Ознакомительная версия. Доступно 9 страниц из 42
