Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Будем справедливы: причина не единственная. Медичи ценили красоту и ради нее самой. Но чистилище – значимый стимул. Богатейшему клану Италии, а то и всего мира удалось «придать достатку аромат искусства» (как замечательно выразился историк Уильям Дюрант). Подобно всем великим человеческим достижениям, Возрождение отчасти вызвано к жизни самой древней и очень сильной силой – чувством вины.
Династия Медичи достигла кульминации при внуке Козимо – Лоренцо Великолепном. Своему громкому прозвищу он соответствовал: умело управлял Флорентийской республикой и подлинно любил искусство и философию. Как и властители старого Ханчжоу, он писал также неплохие стихи. Но прежде всего он был блестящим открывателем талантов.
Однажды Лоренцо наблюдал за ремесленниками в садах Сан-Марко, служивших тренировочной площадкой для новых талантов, и приметил юношу лет четырнадцати. Мальчик ваял скульптуру фавна (римского козлоногого божества).
Лоренцо был потрясен: в таком возрасте – такая искусность работы! Копируя античную модель, мальчик сделал идеальную копию. Фавн даже скалил зубы в озорной ухмылке.
«Ты сделал своего фавна очень старым, а зубы ему оставил, – пошутил Лоренцо. – Разве ты не знаешь, что у стариков не все зубы целы?»
Мальчик был подавлен. Упустить такую важную деталь! Да еще получить за это внушение от самого могущественного человека во Флоренции! Как только властитель ушел, мальчик вернулся к работе. Он удалил фавну верхний зуб и даже повредил десну, чтобы болезнь выглядела натуральной.
Вернувшись на следующий день, Лоренцо радостно рассмеялся: мальчик оказался не только талантливым, но и целеустремленным в своей решимости сделать все «как надо». Тогда Лоренцо оставил его во дворце, предложив ему работать и учиться вместе со своими детьми. По словам Юджина, это был невероятный подарок судьбы.
– Это же ребенок, просто ребенок. По сути никто. И Лоренцо говорит: «Слушай, у тебя получается. Чего ты хочешь? Хочешь быть художником? Вот тебе табличка и стило. Рисуй. Хочешь быть скульптором? Вот глыба камня. Вот молоток и резец. Вот римская скульптура, по которой можно учиться. И вот лучшие учителя.
Словно ребенок победил на шоу талантов.
А щедрость Лоренцо вернулась сторицей. Ведь ребенок и в самом деле далеко пошел: им был Микеланджело Буонарроти.
Что может рассказать эта история о флорентийском гении? В наши дни Микеланджело известен больше своего благодетеля – но сколь многим обязан ему! Не остановись Лоренцо изучить работу неизвестного юного каменотеса, не осознай его гениальности и не прими решительных мер к развитию таланта – мир мог бы остаться без творений Микеланджело.
Мы никогда не узнаем, что случилось бы, если бы Лоренцо остановил свой выбор не на Микеланджело, а на каком-нибудь другом четырнадцатилетнем мальчике. Гений подобен химической реакции: измени одну молекулу – и изменится все. Нам известно лишь, что флорентийские гении проявились не случайно. Они стали естественным результатом системы – пусть неформальной и даже хаотической, но все же системы, которая распознавала, культивировала и почитала таланты. Эта система не ограничивалась богатыми покровителями вроде Медичи. Она простиралась глубоко в неопределенный и сумбурный мир боттеги (явления, по сути, чисто флорентийского).
Это слово обычно переводят как «мастерская», что не передает всей значимости той роли, которую боттега сыграла в Возрождении. Именно там проверялись новые техники, развивались новые формы искусства и пестовались новые таланты.
Во Флоренции времен Возрождения существовали десятки, если не сотни боттег. Самой знаменитой из них была боттега, которой руководил пухлый и широконосый Андреа дель Верроккьо. Не самый великий художник, он был прекрасным ментором и бизнесменом. Уж кто-кто, а Верроккьо умел превратить гений в деньги! Его мастерскую посещали клиенты из верхов флорентийского общества, в том числе Медичи. Однако конкуренция была отчаянной, и Верроккьо (кстати, это не фамилия, а прозвище, означающее «верный глаз») всегда высматривал новые техники и новые таланты.
У каждого золотого века есть свои приумножатели. Это люди, чье влияние значительно превосходит их творческие плоды. Сезанн повлиял на целый ряд парижских живописцев, хотя его собственные работы публика недолюбливала. А вот современный пример: Лу Рид. Дебютный альбом его группы, The Velvet Underground, продавался неважно: было реализовано лишь 30 000 экземпляров. Однако Брайан Ино не слишком преувеличил, когда сказал: «Каждый человек, купивший один из этих 30 000 альбомов, создал свою группу». Влияние Рида на музыку невозможно измерить количеством проданных пластинок.
Верроккьо был Лу Ридом Возрождения. Его мастерская говорит об этом удивительном времени больше, чем все шедевры галереи Уффици. В ее запачканных краской стенах был выкован талант некоторых величайших художников Флоренции – в частности, молодого и перспективного левши из провинции по имени Леонардо да Винчи.
Я прошу Юджина помочь мне найти Верроккьо – то место, где находилась мастерская. Вдруг хотя бы дух места сохранился? Но, увы, не все так просто. Мастерскую Верроккьо не превратили в музей. В его честь не назвали салат или духи, как в честь Микеланджело. Уже не в первый раз я удивляюсь, как города с великим прошлым, вроде Флоренции, изо всех сил сохраняют память о золотом веке, но позволяют источникам этого сияния прозябать в безвестности и пренебрежении.
От моей карты Флоренции толку нет. Даже Юджин не может найти мастерскую Верроккьо. Мы заходим в магазин пиццы, чтобы спросить дорогу. Девушка за прилавком делает круглые глаза: что за странный вопрос? Она явно не слышала ни о Верроккьо, ни о боттеге. А судя по тому, как она жмется и косит в сторону, мы отвлекаем ее от дела: неужели нельзя задавать дурацкие вопросы в другом месте?
У Юджина иссякли идеи. Мы в тупике. К счастью, случайный прохожий, услышав наш разговор, из альтруизма или жалости решает помочь. Идите по этой улице, говорит он, потом поверните направо. Там вам и мастерская Верроккьо.
Мы с Юджином шагаем по узкой мостовой мимо уличных торговцев, магазина деликатесов, баров и кафе, из которых один притягательнее другого. Я смотрю во все глаза: ведь нынешняя Флоренция не столь уж сильно отличается от Флоренции времен Верроккьо. Разумеется, тогда было больше зелени и меньше туристических автобусов, а кофе и пиццы не было вовсе – эти признаки современной итальянской жизни еще не появились на свет. Зато винных лавок и баров хватало вдосталь. Верроккьо со своими учениками часто захаживал в них, подчас опустошая по четыре-пять стаканов до завтрака. И как они работали после этого?
Указания прохожего никуда нас не привели. Еще малость поплутав по закоулкам, мы наконец сдаемся. Но, по мнению Юджина, точное место непринципиально. Мастерская не выделялась среди прочих зданий – еще одна низенькая и замызганная постройка, приютившаяся между мясной и сапожной лавками. Она выходила прямо на улицу, поэтому в окна вливался пестрый шум: играли дети, лаяли собаки, мычали коровы. Вход был узким, но, войдя, вы сразу понимали размеры здания. (И сейчас флорентийцы говорят, что их архитектура сродни характеру: за узким входом кроются глубины.)
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
