Глава двадцать вторая
Лисья поэзия
Мистер Тиминсон вел ночной урок как ни в чем не бывало. Он показывал ученикам изображения различных видов Рычалок – двухколесных, четырехколесных, у некоторых было целых восемь колес – и объяснял, как они опасны для Звериного Народа, что «доказывает пример ныне отсутствующего нашего друга Кита». Затем объяснял, как лучше всего избегать риска быть задавленным этими повозками.
– А не принес бы этот урок больше пользы, будучи проведен до того, как мы перебегали дорогу вчера ночью? – спросила учителя Эйни.
– Разумеется, нет, – ответил мистер Тиминсон. – А то как бы вы себе это представили?
За исключением единственного упоминания о Ките, мистер Тиминсон вел себя так, словно понятия не имеет о происходящем в Вывихнутом переулке или имеет, но не придает этому значения.
Но он так же вел себя на Вороньей Ярмарке – будто не слышал урчания в животах у учеников. А потом купил червяков с орехами на всех. Он был не из тех учителей, кто разглагольствует о помощи; он просто помогал.
Эйни гадала, поможет ли он теперь. Примет ли Кит даже учительскую помощь? Он ведь отверг Эйни, своего лучшего друга. Она по-прежнему страшно злилась на Кита из-за этого.
Как он мог отправиться на дело вот так, в одиночку? Почему он всегда думает, что это он должен быть героем, как будто именно он центр любой истории? Очень по-енотски думать, что они одни такие все из себя умные, словно способны удержать целый мир в своих ловких черных лапках.
Но если бы не Эйни, Кит давно пошел бы на корм червям. Он обращался с ней так, словно ее нужно защищать, но ведь это она его защищала!
Она так стиснула зубы, что их придется несколько дней точить. Почему ее это так волнует? «От друзей, – мысленно заключила Эйни, – больше беспокойства, чем от блох в шерсти».
Урок вокруг Эйни тек своим чередом, а она молча кипела от ярости.
– Почему Люди делают столько вещей, способных нас раздавить? – спросил мышонок Маттео. Крохотное перышко колибри дрожало у него в лапке, изготовившись записывать.
– Люди делают вещи, которые считают полезными для себя. Мы не входим в их планы, – ответил мистер Тиминсон. – Они позабыли старые истории. Они строят дома, куда, как им кажется, нам не проникнуть, и делают клетки, из которых, как им кажется, нам не выбраться. Они натягивают провода между зданиями, забывая, что мы способны их перегрызть. Они строят и строят, но мы приспосабливаемся. Мы делаем себе трассы из их проводов и роем норы у них в садах. Что бы они ни сделали, в наших силах это переделать.
– Но… почему нам хочется это переделать? – спросила одна из сестричек Лини.
Эйни закатила глаза.
– Потому что оно есть, – проворчала она. – Потому что у нас так принято!
– Не совсем, – возразил мистер Тиминсон. – Людям не нравится думать о Диких, о мире, которым они не в состоянии управлять. Он их пугает. Непременно помните об этом, когда подрастете. Вся их цивилизация основана на страхе перед вами. – Он указал на Маттео, чья пушистая грудка раздулась при мысли о том, что гигантские безволосые Люди могут бояться такого, как он. – И перед вами! И перед вами! И вами! – Мистер Тиминсон указал на лягушонка Фергуса, на девочку-поссума, на сестричек Лини и на Дэкса, а затем и на саму Эйни. Поймал ее взгляд. – Мы ходим в школу, чтобы научиться никогда-никогда не бояться их. Именно этим занимался Лунный Отряд в те времена, когда луна была молода, и именно поэтому мы учимся сейчас. Мы не боимся.
– Мы! – фыркнула наконец Эйни. – Ха! Мы ничего не делаем. Каждая крыса сама по себе в диком мире.
– Пардон? – не понял мистер Тиминсон.
– По-вашему, Койоту есть дело до всей этой чуши? – съязвила Эйни. – Он берет что хочет, потому что знает, что мы приходим в этот мир с воем одни-одинешеньки и покидаем его также в одиночку. Нам приходится брать, что можем, пока мы живы. Люди хотят заморить нас голодом, как и другие Дикие. Посмотрите на Шина и Флинна Чернохвостов. Они предали нас при первой же возможности. И даже Кит, наш герой, убежал сам по себе, просто чтобы произвести впечатление на вас, мистер Тиминсон. – Она скрестила лапки на груди и нахмурилась. – Мы не все одной лапы. У всех у нас просто лапы, и только одни. Наши собственные.
