Ища существованья смысылВнутри себя любовь ищаПойми что счастье ведь не завтраА ща
Порошок от violator1
– Давай потанцуем. – Паша сделал руками приглашающий жест.
Кристина посмотрела на него, почувствовав себя бревном. Он что, издевается?
– С кем?
– А ты видишь тут еще кого-то третьего? Разве что Арсении, – вспомнил он тараканов, живущих на кухне, – но они не в счет.
– Как это будет выглядеть? Смеешься? – сомневалась девушка.
– Ну ты и трусиха. Все будет выглядеть очень хорошо, отвечаю. Греби давай сюда уже, – улыбнулся он так открыто и по-доброму, что она не смогла устоять. – Вспомни, как мы играли в боулинг.
– Уговорил.
2
– Кем же ты работаешь?
– О, вряд ли можно это назвать подобным образом.
– Почему?
– Скорее дорабатываю.
– Из-за..?
– Да, из-за всего этого. И из-за ноги, и из-за развода.
Поняв, что если развивать разговор в подобном направлении, то он разовьется в ярмарку соплей и преувеличенных страданий, с
которыми она пока не готова была справиться, Паша спросил Кристину:
– Ладно, давай это опустим. Ну а в школе ты какой была?
Кристина рассмеялась.
– Вот уж не думала, что бывают такие простые вопросы. А то все спрашивают, что у меня с ногой, и начинают жалеть. Какой я была в школе? Обычной нормальной девочкой. Здоровой. Хотя чего я тебе не договариваю?
– В смысле?
– Я была ботаничкой. Вернее, я ей стала. Потому что «Кристина, тебе надо учиться». И чтобы дочка «не позорила семью», она грызла гранит науки.
– Не повезло с родителями?
– Что ты! В целом мне нравилось делить с ними жизнь. Но после некоторых вещей уже не будешь прежней… Стоило мне принести дневник с четверкой или, не дай бог, тройкой, как папа устраивал «разговор». Говорил он со мной в таких случаях с помощью ремня. И, как правило, не слушал моих объяснений. А, вот еще что часто было: прихожу домой, а они сидят на кухне обсуждают, какая я плохая и вся такая непокладистая. Угукают, пыкают, мыкают. Переговоры. А потом я захожу на кухню. «Привет, мам, привет, пап», все дела. И они сразу радужно так улыбаются, как ни в чем ни бывало.
– Солнышко…
– Короче, школу я закончила с золотой медалью. По иронии, в выпускном классе мне пятерки ставили автоматом…
– Ясное дело. – Паша представил, как девочка, из которой родители постарались вылепить образцово-показательное продолжение себя, с одной стороны, грызет гранит науки, а с другой – становится для одних – заучкой, а для других – показателем их великолепного учительского мастерства.
– …Ведь «Кристиночка у нас идет на золотую медаль». Как-то все проглядели, что в конце концов я опустилась на уровень своих одноклассников и тусовалась с ними одно время где ни попадя.
– И как?
– Знаешь, пошло на пользу. В какой-то момент я поняла, что с этими ушлепками мне надежнее, чем дома. К тому же среди них были очень неплохие ребята. И все-таки выбралась я из всего этого благодаря спорту, уже когда пошла в институт, – бег, футбол, туризм с друзьями. Все, что дает свободу от родителей, которых не выбирают. Помню, как папа мне разок ляпнул, типа: «Доча, ты не кипишуй. Делай все как мы говорим, и все будет хорошо».
– А сейчас он где?
– На бороде.
– То есть?
– Когда ему стукнуло сорок два, он пошел гулять по бабам, да так и не вернулся.
– Видимо, понял, что полжизни прожито, а дальше его ждут не дождутся старость, болезнь и смерть, вот и побежал развлекаться, чтобы любовь в голову ударила.
– Наверное. Я по нему не скучаю. А все-таки хочется думать, что он хороший. Очухается, найдет меня, приедет и извинится за все.
Молодые люди шли по дорожке вдоль пруда, и тут Павел заметил, как одна бабка с недоверием зыркнула на инакость Кристины. «Откуда же берутся такие существа? Вернее, как старушки такими становятся?» – подумал он и, чтобы, не дай бог, Кристина не заметила бабкиной неприязни, заполнил едва возникшую паузу.
– Ну, у тебя хоть голова не пустая, а я вообще много времени провел в сомнительных компаниях, понимаешь ли… А после школы поступила в институт, говоришь. Пошла в юристы?
– Ха-ха, не, ты что? Наверное, это судьба, что свою дальнейшую жизнь я связала с дебетами и кредитами.
– Цифры засели в голову после воспитательных мер папаши?
– Типа того. Привыкла, наверное, преодолевать трудности.
– Не жалеешь, что стала бухгалтером?
– Уже не знаю. Меня мало кто об этом спрашивает. Ну а ты что о себе расскажешь… жареного?
– Ха-ха. Ну-у, даже не знаю. Я заучкой не был и не знаю, какой ценой медалисты достигают пятерок. Так, шарился то там, то сям и не представляю из себя ничего особенного.
– Да ты прямо загадочный альфонс!
Посмеялись.
– Альфонс, который в детстве задыхался в приступах астмы по ночам и боялся, что умрет.
– Да ты что?!
– Да ничего. Было и было. Главное, что сейчас этого нет.
Оставив зоркую бабку позади в ее гордом одиночестве, наша пара какое-то время просто стояла рядышком друг с другом и, легонько обнявшись, смотрела на пруд Юсуповского сада, который чудесным образом оказался покрыт тонкой корочкой льда.
Тут же откуда ни возьмись высыпала армия маленьких детей с «поджопниками» для катания с горок, санками и коньками. А где ребятишки подобной категории, там же и орда чересчур заботливых бабушек, которые напоминали скорее пастушек, стерегущих овечек от волков.
Кто на коньках, кто на чем бросились кататься по свежему льду. Детишки-то легонькие, им хоть бы что, но вот бабушки – эти, как тяжелая артиллерия, бомбочкой падали в воду, не желая закрывать купальный сезон, а может, боясь за внучат.
