– А сюда попали как?
– Через нишу с твоим гробиком, – улыбнулся Борис. – Там, в глубине, – он показал вверх, на темный каменный рот, откуда я вылез, – плиты в стене сидят косо. Там была дыра, мы с Катей ее заложили, после того как через нее влезли и тебя втащили. Замуровали, чтоб комарой, что за нами летел, не просочился. Благо был увлечен многоножкой. Выкинули из гроба кости, уложили тебя, а сами спустились. Потом периодически взбирались проверить, как ты, а ты дрых, еще и лыбился, будто Дженнифер Лопес во сне тискал. Какой-то ты вялый… Не выспался, что ли?
– С такой жизнью и в гробу не выспишься. И чем без меня занимались?
– Как чем? – удивился Борис. – Сексом, конечно!
Я как-то сразу взбодрился. Особенно бодрости добавилось в кулаках.
– Гляди-ка, проснулся! – обрадовался Борис. – Ну, ну, не надо на меня так смотреть, прям пошутить нельзя. Смотри лучше на Катюху. Верность тебе хранила без всякого пояса, хоть я и соблазнял как мог.
– Не слушай, Влад, – убеждает Катя, поглаживая мою жилетку. – Этот изверг меня пытал. Видел, как костями швырялся? Это длилось целые сутки!
– Качал ее скиллы, – объяснил Борис. – Рукопашка, акробатика, скрытность и еще куча полезных приемчиков. Ты пропустил много интересного, завидуй!
– Пойду от зависти повешусь, – вздохнул я. – Хотя нет, брошусь в огонь, вот как раз и костерчик…
Расселись вокруг костра, я уставился на медленно танцующее пламя, словно шипастая глыба льда засияла изнутри и ожила, чуть слышно гудит, потрескивает, а подушка света вокруг пламени такая мягкая и плотная, что, казалось, протяни ладонь, и та упрется, отпружинит. Я так увлекся, что не сразу дошло: пламя не греет.
– Мертвое пламя, – сказал Борис. – Штука хорошая, если надо посветить. Ярче обычного пламени и водой не гасится. Но греться бесполезно.
– Оно хоть обжигает? – спросил я.
– Нет. Старит.
– Что?
Борис вынимает из торбы кусочек сырого мяса, его клюет острие ножа, блестящая алая плоть ныряет в огонь. Проходит минута, Борис вынимает. Лицо мое скривилось. Мясо превратилось в серый склизкий комок, вокруг жужжат мухи, внутри копошатся червячки, а запах…
– Бе! – выдавила Кати, перекошенная мордашка отвернулась.
Борис махнул ножом, кусок тухлятины улетел далеко в чащу гробниц. Борис протер нож, клинок лязгнул о ножны.
– Шагнешь в такой костер – и состаришься. Потом будет скелет с лоскутами гнилого мяса. А там и вовсе… один мел.
– Да уж, – только и смог выдать я. Но решил неуют разбавить: – Зато, если сунуть бутылку вина, можно получить экземпляр двухсотлетней выдержки.
– Так и делают, – сказал Борис одобрительно. – А еще удобно сушить вещи. Сунул в огонь на секунду, а эффект, как если бы шмотки на веревке провисели полдня.
– Учту, если попаду под дождик. А что не разожгли обычный костер?
– Катюху отвлечь. Мертвое пламя горит красиво, смотреть можно часами, что и требовалось, а то девчонка места не находила, о тебе, герой, пеклась. Того гляди, запишусь в клирики, придется вас венчать в полевых условиях, а то до города можем не дожить, ха-ха!
– Да ну тебя! – обиделась Катя.
– Не в полевых, а коридорных, – пробурчал я, хотя губы дернула улыбка.
– Между прочим, – говорит Борис, отсмеявшись, – в таких некрополях и возникают города. Если стены целы, монстры сюда пробираются редко.
– Жрать хочу! – ляпнул я.
Борис рассмеялся, Катя захихикала.
– Эк тебя избаловал, – возмущается Борис театрально, – жратеньки ему подавай! Ну коль изволите, ваше обжорское шашлычество…
Рядом с костром мертвого пламени расцвел обычный. Пока Борис готовит, мы с Катей гуляем в лабиринте гробниц, рассматриваем узоры и надписи на плитах, большинство на языках незнакомых, сомневаюсь, что такие вообще есть в нашем мире. Хотя встречается латиница, иероглифы… Даже бывает русский, но в словах полная чушь, например:
«Ивар Контэ, 2365-67 гг., погиб в битве за Сатурн».
– Не заморачивайтесь, – отмахнулся Борис, когда мы вернулись. – В надписях смысла ноль. Эти люди никогда не рождались, не жили и не умирали. Никто их тут не хоронил. Гробницы возникли вместе с костями. Должно же на них быть что-то. Но не будет ведь Арх сочинять логичный текст для каждого надгробия, вот и лепит всякую фигню.
– Похоже на генератор случайных фраз, – сказал я.
– Скорее всего, так и есть, – покивал Борис. – Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста.
И мы сели. Я работал челюстями как экскаватор, вместе с мясом в моей пасти чуть не исчезли прутики. Катя жует медленно, глазеет, как я чавкаю с хомячьими щеками уже над третьим шашлыком.
– Кто бы мог подумать, что кладбище возбуждает аппетит, – подкалывает Борис. – Наверное, в глубине души ты гот.
Мычу в ответ с набитым ртом, сам не пойму что, а мысли занимает дурацкий вопрос: почему этот самый Ивар Контэ жил всего два года? Умер младенцем? Но каким метеоритным ветром его занесло в битву за Сатурн? Может, был с мамашей на корабле беженцев, судно расстреляли бластеры вражьих ПВО. Хотя, судя по датам, дело шло в далеком будущем, Ивар Контэ вполне мог быть выращенным в капсуле клоном, в его мозг загрузили боевые навыки и пустили на поле боя, он провоевал пару лет и доблестно погиб. Жаль, что в эту складную картинку не вписывается погребение в каких-то непонятных Руинах неведомо где.
Катя, доедая мясо, оглядывает некрополь.
– Эх, вот вам и камера, – вздохнула она, взгляд опустился на Бориса. – Может, останемся здесь, а? У тебя наверняка запасов на год.
– Это, мягко говоря, не так, – сказал Борис. – Да и не так здесь безопасно, как кажется. Ладно, поели – теперь за работу.
– Какую работу? – хором спросили я и Катя.
Борис расплывается в улыбке.
И вот, мы, под его чутким руководством, уподобились великой Ларе Крофт, то бишь, расхищаем гробницы. Налегаем на ломик, кряхтим, а Борис размеренно ходит туда-сюда, руки за спиной, читает лекцию:
– Шанс обнаружить в саркофаге что-то, кроме костей, довольно мал, процентов пять, однако учитывая число гробов…
– И нашу богатырскую силу, – добавил я натужно.
– …вероятность успеха весьма неплоха, – закончил Борис.
Крышка из камня при каждом рывке сдвигается на сантиметр, с нас уже капает соленый дождь.
– А если бы нам помог третий, – намекает Катя скрипуче, дергая лом, – шансы были бы… просто… о… ху…
Крышка таки перевешивает, едва успеваем отпрыгнуть. Грохнулась, оградку вдребезги и сама раскололась.
Борис взлетает по обломкам крышки на край гроба, сидит как стервятник на ветке, клюв опрокинут вниз.
