Через три месяца Жанна с дочерью отправилась в Женеву в качестве супруги Мишеля Вуалье. За двенадцать лет совместной жизни она ни разу не пожалела о принятом решении. Мишель действительно любил ее и был внимательным мужем. Он обеспечил ей вполне комфортабельную жизнь и взял на себя большую часть забот не только о ней, но и о Лизе, которую он сразу же удочерил. Порой она думала, что Мишель стал для нее больше, чем мужем. Он был на тринадцать лет старше ее и в какой-то степени заменил ей отца, которого она очень любила и о котором до сих пор не переставала тосковать.
Все мужчины, которые пытались за ней ухаживать – а таких даже в чопорной Швейцарии было немало, – при ближайшем рассмотрении настолько проигрывали по сравнению с Мишелем, что их усилия пропадали впустую, оставляя ее совершенно равнодушной. Правда, последние годы ее все чаще посещали мысли о том, что не мешало бы завести любовника, пока она еще не совсем состарилась и может нравиться мужчинам. Дело в том, что ласки мужа с самого начала оставляли ее равнодушной. Но дальше теоретических рассуждений о том, что неплохо бы заняться сексом с кем-нибудь еще, ей идти почему-то не хотелось. Жанна решила, что, возможно, прав был ее первый муж и она действительно ущербна по своей натуре. И после долгих размышлений на эту тему пришла к выводу, что секс в отношениях между мужчиной и женщиной – это вторично. Главное – это то, что им хорошо вместе. В итоге Жанна почти поверила, что именно те эмоции, которые вызывает в ней Мишель – благодарность, уважение, даже восхищение, – и есть признаки настоящей любви.
Встреча с Сергеем обрушилась на нее как снежная лавина. Накрыла с головой и потащила за собой, грозя разрушить все, что с таким старанием Жанна создавала и поддерживала в своей жизни все эти годы. Самое важное уже было разрушено – убежденность Жанны в том, что она любит Мишеля и только с ним ей хорошо. С Сергеем ей было легче. Они были одного возраста, и у них за плечами лежал примерно одинаковый жизненный опыт. Мишель же хотя и гордился своими русскими корнями, но по сути своей, конечно, был швейцарцем. И часто, хотя они и говорили с Жанной по-русски, возникало ощущение, что разговаривают они на совершенно разных языках.
Но вот уже год как Жанна все откладывала и откладывала разговор с мужем. Сергею она говорила, что ждет подходящего момента, но сама прекрасно понимала, что просто боится принять решение уйти от Мишеля.
Жанна замолчала. За все время рассказа она ни разу не посмотрела на Арину. И сейчас, закончив рассказ, так и не подняла на нее глаза. Арина поняла, что от нее не ждут советов или комментариев. Волнение, стресс, переживания – каким бы словом это ни назвать, просто нашли выход.
– Извините, что выплеснула на вас все это. – Жанна как будто услышала ее мысли. – Я пойду. Спасибо вам.
Жанна открыла сумку, достала пудреницу, попудрилась, подвела губы и, «сделав» лицо, вышла из кабинета.
Сдав Типи с рук на руки Олегу, Арина посмотрела на часы. Было шесть часов пятнадцать минут. Сегодня вечером она должна была успеть просмотреть личные дела – это было запланировано еще позавчера. Кроме того, она собиралась поискать тайник около могилы Ревийо. Идти к саркофагу было еще рано – народ не разъехался с работы. Казанцева просила прийти в кабинет не раньше семи. Она решила отогнать свою машину на дальнюю стоянку. Оставлять ее около виллы не следовало – начиная с восьми вечера, по территории ездили патрульные машины охраны. Тем, кто уезжал в командировки, разрешалось оставлять машину на ночь на дальней стоянке. Она находилась около швейцарского шале, куда Арина уже доходила, гуляя, несколько раз. Шале построили в 1668 году в небольшом городишке Монбовон, находившемся недалеко от Грюйера. Оттуда этот красочный – весь резной с разноцветными узорами деревянный деревенский дом в конце позапрошлого столетия привезли в Женеву на выставку, где решили продемонстрировать типичную швейцарскую деревню. Потом большинство домов продали… на дрова. Этому шале повезло. На деньги все того же Ревийо его выкупили и поставили на его же земле, но вдалеке от основных зданий. Применения ему не нашли ни тогда, ни позже, и оно так и стоит пустое, почерневшее от времени, но все еще не утратившее своей прелести.
На то, чтобы отогнать машину и вернуться пешком обратно, должно было уйти минут двадцать. Как раз то, что нужно.
Арина запарковала машину и пошла по направлению к новому зданию. Впереди, метрах в ста от нее, виднелось швейцарское шале. Уже начинало смеркаться, и черное деревянное здание было плохо различимо в сумерках. И вдруг она увидела, как из шале вышла небольшого роста довольно худая женщина и быстро, но довольно неуклюже переваливаясь, подошла к машине, стоявшей около самого шале, села в нее и уехала. Все это произошло так неожиданно и быстро, что Арина не успела толком разглядеть женщину, хотя ее силуэт показался ей знакомым. «Странное место для свиданий. Как будто в Женеве нет гостиниц. Хотя она вышла одна. Но, может быть, мужчина ушел раньше». Тут Арина вспомнила, что видела здесь Кондратовича. Тогда она подумала, что он паркуется здесь, но потом увидела его подъезжающим на машине к их стоянке, около виллы. «Может, он здесь с этой женщиной встречается? По очереди выходят. Сначала он вышел, а теперь вот она. Все может быть. Возможно, там внутри и неплохо. Надо будет заглянуть, посмотреть. Но не сегодня, как-нибудь в другой раз».
Подойдя к основному зданию, Арина осмотрелась. Ей страшно хотелось сейчас же пойти к саркофагу и начать поиски тайника. Но на дороге время от времени еще появлялись машины сотрудников, разъезжавшихся с работы. Да и на стоянке, расположенной около самого саркофага, стояло несколько машин. Надо было еще подождать.
Арина решила пока заняться изучением личных дел. Она спустилась в подвал, благо ключ у нее был с собой, зашла в архив, подошла к стеллажу, который ей показала Жанна. Просмотреть все дела за один раз было все равно невозможно – сотрудников в комиссии, несмотря на сокращения, оставалось еще семьдесят пять человек, – и она прихватила с собой десяток папок, рассчитывая еще не раз вернуться сюда.
Прежде чем войти в кабинет, где работала Казанцева, она осмотрелась. В коридоре никого не было, и она зашла в комнату, плотно закрыв за собой дверь. Предупрежденная о ее визите, Людмила сегодня не заперла дверь на ключ. Арина села за стол и начала изучать досье, но никак не могла сосредоточиться. Ей не терпелось отправиться на розыски тайника. Она решила проверить, разъехались ли машины со стоянки около могилы.
Кабинет Казанцевой находился на третьем этаже. Здесь же, неподалеку, располагалось несколько больших конференц-залов, в том числе и недавно отремонтированный зал заседаний Совета по правам человека. Чтобы увидеть стоянку внизу, надо было пройти по коридору и выйти на большую площадку, нависающую над баром «Серпан», находившимся этажом ниже. Здесь сотрудники ООН часто отмечали различные события – уход на пенсию, Новый год, дни рождения. Этот уютный закуток известен в ООН как бар «Escargot» – «Улитка». С этой огороженной с трех сторон площадки открывался прекрасный вид на всю территорию парка, в том числе и на стоянку. Пройдя по коридору и подойдя ко входу в «Улитку», Арина вдруг поняла, что попасть туда она не может. Проход был перегорожен барьерами, а посредине стояла специальная металлическая рама, через которую обычно пропускают людей, чтобы проверить, не пронесут ли они чего подозрительного. Такие рамы уже давно стоят в аэропортах, а с недавнего времени ими оборудовали и ООН. Во время важных заседаний его участники обязаны, прежде чем войти в зал, пройти через них. Арина, не раздумывая, направилась в «Улитку» через раму. Едва она оказалась внутри, раздался звон, треск, завывания. Машина почему-то не была выключена. Наверх, по эскалатору, со второго этажа, где находился постоянный пункт охраны, уже бежали сразу двое мужчин в голубой форме. Памятуя, что лучшая защита – это нападение, Арина схватилась за голову.
