За два дня до конца месяца Стефани сидела за прилавком и проверяла счета, когда дверь открылась и кто-то вошел. Она подняла глаза, и ее сердце остановилось. Это был Макаллистер. Макаллистер… в игрушечном магазине? Ей, должно быть, это просто привиделось! Или нет?
Конечно, ему нелегко было быть здесь, где все напоминало о его погибшем ребенке. Так что же заставило его прийти?
Она соскользнула со стула и, обойдя прилавок, приблизилась к нему.
— Доброе утро.
— Доброе утро, Стефани.
На нем была темно-синяя рубашка-поло и узкие выцветшие голубые джинсы, обрисовывавшие его длинные сильные ноги. Мужчина-мечта, как его называла Джойс. Да, он действительно мечта. И даже больше…
Он протянул ей что-то в подарочной упаковке.
— Это тебе. Прощальный подарок.
Значит, он уже слышал, что она уезжает. И конечно, пришел сюда не затем, чтобы убедить ее остаться. Она почувствовала его взгляд на себе, когда разворачивала упаковку. Увидев знакомую обложку «Ранних могил», она медленно подняла глаза.
— Спасибо. — Она представила, как он упорно обходил магазин за магазином, пытаясь отыскать редкую теперь книгу, и с трудом проглотила комок в горле.
— Я надеюсь, ты ее еще не нашла?
Она покачала головой.
— Я все время собиралась пойти в библиотеку… Будет просто замечательно иметь эту книгу дома.
— Да, это находка. Значит, — он наблюдал, как она положила книгу и подарочную упаковку на прилавок, — уезжаешь. Должен сказать, я был удивлен этим известием.
— Это не мое решение. По крайней мере, изначально. Мой договор об аренде заканчивается в конце месяца, и Тони отказался его продлить. — Она мрачно улыбнулась. — Ты однажды сказал, что знаешь, как он ведет дела. Ты что-то подобное имел в виду?
— Господи Боже, даже для Гулда это чересчур низко. Вот это месть так месть!
— Собственно, больше, чем месть. Попытка шантажа. Тони ясно дал понять, что продлит мой договор, если… я к нему вернусь.
Макаллистер тихо выругался. И напряженно спросил:
— Он ввел тебя в искушение?
— Вот уж нет! Но если смотреть в будущее, он оказал мне услугу. Он заставил меня выбирать, и я приняла решение уехать обратно в Рокфилд. Мое место — там. Я девушка из провинции, и большой город просто не по мне.
— Какая чушь! Слушай, у меня есть связи. Дай мне день-другой, и я гарантирую, что найду место, которое тебе понравится. Если не в этом районе, то в другом, таком же престижном.
— Спасибо за предложение, но я уже решилась. А сейчас, — она резко поменяла направление разговора, опасаясь, как бы его великодушие не сломило ее и без того шаткий самоконтроль, — позволь мне еще раз поблагодарить тебя за…
— Ты не должна уступать Гулду.
От его напряженного взгляда у нее просто подгибались колени.
— Мое окончательное решение никак с ним не связано…
— Ну, об этом можно спорить. Но давай все же предположим, что это так. Даже тогда тебе будет одиноко в Рокфилде после Бостона. Послушай, Стеф, — он нетерпеливо откинул волосы со лба, — давай все обговорим. Поужинай сегодня вечером со мной…
— Извини меня… — Она побледнела.
Его охватило раскаяние.
— Нет, это я должен просить прощения.
— За что?
— За то, что давил на тебя. Пытался заставить делать то, чего ты не хочешь.
— Не то чтобы мне не хотелось поужинать с тобой…
— Я не про ужин говорил. — Его глаза потемнели. — Я имел в виду… Прости, что пытался убедить тебя остаться. Это было эгоистично. Я… буду скучать по тебе.
— Не стоило бы говорить мне такие вещи. — Ее лицо побледнело еще больше. — Ужин… или остаться… я не могу ни того, ни другого. Мне лучше уехать. Нет никакого смысла продолжать общение с тобой. При данных обстоятельствах.
— Каких обстоятельствах?
— Ты понимаешь, о чем я говорю. Нет смысла продолжать эту… — Ее голос прервался.
— Эту — что?
— Эту… что бы там ни было между нами.
— Связь?
— Нет. — Ее циничный смех сам по себе уже отрицал его предположение. — Между нами нет связи. Чтобы иметь связь, двое должны доверять друг другу. Они должны быть открыты друг для друга, должны делиться всеми секретами…
— Ну, я знаю довольно много о вас, мисс Редфорд! — отозвался он игриво. По выражению ее глаз он понял, что она не намерена позволить ему укрыться за щитом юмора.
— Да, — отозвалась она, — ты знаешь… Я же почти ничего о тебе не знаю. Знаю только, что ты был женат. Но ты сообщил мне об этом под давлением. Я также знаю, что твоя жена была беременна, когда умерла. — Стефани заметила, что он поморщился, как от боли. — Но вот об этом ты не счел нужным мне рассказывать. Я говорила с тобой о моей семье, о доме, а ты ни словом не обмолвился о своих близких. Тебе известно, что я люблю Рождество… и признаю твое право его ненавидеть, но ты не собираешься посвящать меня в причины своей ненависти. Ты заявил, что никогда больше не женишься, но почему — остается известным только тебе. Связь? Нет. То, что между нами, — это улица с односторонним движением.
— О, простите, — послышался голос Джойс. Стефани совсем забыла о своей помощнице, которая чем-то занималась на складе. Она повернулась к ней:
— Ничего страшного, Джойс. Ты уже закончила там?
— Да, только что. Здравствуйте, мистер Макаллистер! Приятный денек, не правда ли? Стеф, я пойду перекушу. Вернусь через полчасика. — Она прошла к двери, и колокольчик звоном отметил ее уход.
Стефани устало вздохнула.
— Послушай, мне надо выметаться отсюда послезавтра, а у меня еще полно дел…
— Тебе нужна улица с двусторонним движением? Я тебе это устрою. — Его голос стал резким. — Ты хочешь знать об Эшли? Я женился на ней потому, что она была…
— Пожалуйста, не надо, это…
— … беременна. — Он ее не слушал. — Мы встречались больше года без всяких обязательств с обеих сторон. Она была модельером с блестящей перспективой и жаждала сделать карьеру, что меня вполне устраивало, ведь жену я себе не искал. Эшли принимала контрацептивны, но что-то пошло не так. В любом случае мы оба были потрясены, когда узнали, что у нас будет ребенок. И хотя брак никогда не входил в наши планы, мы решили — ради Фелисии — связать себя узами.
Стефани оперлась спиной о прилавок.
— Ради Фелисии? — переспросила она.
— Это мать Эшли. Фелисии Кэбот было семьдесят, и она была ужасно слаба после двух сердечных приступов. Она была… старого воспитания. И мы не хотели навредить ей.
— Значит, ты и Эшли не были… влюблены?
— Мы уважали друг друга, — сказал он медленно, подбирая нужные, правильные слова. — Мы оставляли друг другу… свободу действий. И мы нравились друг другу. Очень. Но влюблены?.. — Он помотал головой. — Я точно не был… И не уверен, что Эшли вообще могла отдать себя полностью какому-нибудь мужчине. У нее была одна страсть — ее работа. Эшли была как пламя. Я, помню, думал, что, может, она боится помедлить, остановиться — тогда ведь огонь затухнет. А если так, то ей придется смириться с тем, что существуют тени. Но Эшли была золотой девушкой. Она не любила теней.