Залесхофф потемнел лицом.
— Ближе к делу, будьте добры!
— Конечно. Я репортер. И незадолго до того, как встретился с этим злосчастным Борованским, как раз ломал голову над тем, где бы раздобыть новую историю, занимательную и свеженькую, не затасканную всеми этими ребятами из новостных агентств и иностранными корреспондентами в Европе. И вот теперь мне кажется, я напал на золотоносную жилу. И мне страшно хочется узнать как можно больше о высокопоставленных друзьях Саридзы в Лондоне. Кто они такие, что собой представляют, почему так интересуются Бессарабией и Румынией. Мне также хотелось бы знать, имеет ли к этому отношение нефть и в чем тут ваш интерес. Хочу знать весь цимес, всю подноготную, технику дела, уж не знаю, как еще вы называли все это в Чикаго, в обмен на фотографии. Ну, как вам такое предложение?
Залесхофф смотрел мрачно.
— Боюсь, мистер Кентон, вынужден вас разочаровать. И еще, надо сказать, я нимало удивлен тем, что человек с вашим опытом выдвигает такое предложение. Поверьте, я не располагаю никаким сенсационным материалом, который мог бы вас заинтересовать. — На губах Залесхоффа играла еле заметная улыбка. — Может, ты, Тамара, что-нибудь придумаешь?
— Так вам нужны фотографии или нет?
— Да, мистер Кентон, нужны, но я не уполномочен делать заявления прессе. В любом случае дело это носит чисто коммерческий характер. Никакой политической подоплеки в нем нет.
— Сильно сомневаюсь!
— Да никакая газета не станет публиковать столь неинтересный материал!
— Интересен он или нет, я смогу сказать вам только после того, как узнаю факты.
Настала долгая пауза, затем заговорила Тамара.
— Думаю, Андреас, — начала она, — нам следует найти какой-то компромисс с мистером Кентоном.
Русский пристально смотрел на журналиста секунды две-три. Потом пожал плечами:
— Что ж, ладно! Думаю, разницы никакой.
— Никакой разницы? — Кентону эта последняя фраза показалась странной.
Но Залесхофф объяснять не стал.
— Остается лишь сожалеть, — злобно прошептал он, — что кое-кто не оставил мистера Кентона доблестному капитану Майлеру, чтобы тот отточил на нем свое искусство.
Рашенко принес чай в стаканах. Залесхофф выдавил в чай ломтик лимона и долго задумчиво помешивал его ложечкой.
Потом наконец поднял глаза.
— Вы должны понимать, мистер Кентон, — со всей прямотой начал он, — что мое отношение к этому делу носит чисто случайный характер. Я частное лицо, советский гражданин с деловыми интересами в Швейцарии. И ограничиваются они импортом станков и прочего промышленного оборудования.
Залесхофф умолк.
— Тем не менее, — продолжил он, отпив глоток чая, — советский гражданин, равно как и граждане других стран, пребывающие за границей, в определенных обстоятельствах всегда готов ставить интересы своего государства выше личных, в данном случае деловых. Когда по целому ряду причин, которые, думаю, вам нисколько не интересны, мне было поручено помочь в довольно щекотливом вопросе, затрагивающем чисто деловые интересы нашей страны, у меня не было другого выбора, кроме как согласиться. Именно этим, мистер Кентон, — добавил он с некоторым вызовом в голосе, — и объясняется моя позиция в данном вопросе.
Кентон, втайне насмехаясь над столь наивной отговоркой, понимающе кивнул и закурил сигарету.
— Ну а убийство Борованского? — спросил он.
Залесхофф лишь отмахнулся.
— Ничего не значащий инцидент! Поговорим о нем позже. — Он подался вперед. — Вы журналист, мистер Кентон, а потому информированы лучше, нежели обычные люди. Так что, считаю, мне стоит только намекнуть, и вы сразу все поймете. И когда скажу, что важное лицо, высланное из России, снова мечтает вкусить власти, вам многое станет ясно. В тысяча девятьсот семнадцатом-восемнадцатом этот человек оказывал России большие услуги, но его погубили собственные амбиции. Он жаждал власти. Сегодня Россия не является гостеприимным домом для тех, кто ставит свои эгоистические интересы выше интересов граждан этой страны. Вот его и выслали.
— Вы говорите о Троцком?
Залесхофф важно кивнул.
— Возможно, было бы лучше просто расстрелять его, — с сожалением в голосе добавил он, — поскольку этот человек неустанно плетет заговоры и интриги против своей родины. Вокруг него собралась целая шайка фанатиков, опьяненных жаждой власти. Они очень опасны. Франция их изгнала. Норвегия и Швеция — тоже. Из всех стран мира только Мексика согласилась их принять. Несколько лет они работали на свержение советской власти; многие честные слуги народа, многие выдающиеся личности были подкуплены или отравлены ядом их пропаганды. Эти несчастные тоже должны заплатить за предательство. Когда конечность поражена ядовитой гангреной, ее следует ампутировать, чтобы сохранить тело здоровым.
— Процессы тридцать шестого года? — спросил Кентон.
В ответ на эту фразу Залесхофф разразился пространной и пылкой речью:
— Процессы тридцать шестого продемонстрировали людям, в чем состоит опасность, но сама опасность все еще существует. Цель этих выродков — дискредитировать Советский Союз в глазах его соседей. И они следуют этой цели с неиссякаемым упорством. Они готовы пойти буквально на все. Вот и вы, мистер Кентон, тоже стали жертвой их происков. Борованский был советским гражданином, человеком из народа. Волею случая эти подделки, ну, те снимки, которые вы видели, попали ему в руки. Он информировал Москву, и ему было приказано оставить работу и немедленно доставить фотографии сюда, в Линц, для изучения. И он, как истинный патриот, немедленно бросился выполнять задание. Но враг тоже не дремал, быстро напал на его след. Вот он и передал эти снимки на хранение вам, англичанину, которому, как он решил, можно доверять. Затем враги убили его и переключились на вас. К чему это привело, вам прекрасно известно. Но наши враги не учли, как лояльно относятся советские люди к любому порядочному человеку, готовому до конца исполнить свой долг. Вызвали меня. Я откликнулся на этот призыв, и мне удалось спасти вас от пыток и, возможно, даже смерти. Теперь это моя обязанность — довести дело Борованского до конца. Что ж, теперь вы знаете все, мистер Кентон! И во имя погибшего на своем посту Борованского прошу вас вернуть эти снимки мне.
Залесхофф выразительно взмахнул рукой. Он так и излучал уверенность. Девушка сидела, уставившись в блокнот.
Какое-то время Кентон смотрел на брата с сестрой, затем откинулся на спинку дивана и засунул руки в карманы.
— Вы хотите убедить меня в том, — медленно начал он, — что снимки эти — подделка, что Борованский был русским патриотом, что «полковник Робинсон» и капитан Майлер являются пособниками Троцкого?
Залесхофф кивнул:
— Да, таковы факты.
Кентон поднялся.
— Что ж, — с горечью произнес он, — знаю, что вел себя как дурак! Мало того, меня еще и обозвали дураком. Но вот одного от себя не ожидал: что меня можно принять за полного и окончательного идиота.
