Как-то вздумал почитать – взял какую-то старую газету, и в глаза бросился заголовок «Какая стерва!». Нацепил очки, чтобы узнать, что за стерва и чего натворила, оказалось – «Красная стрела»! Вот ведь и так вся жизнь искажена, а тут еще корчи зрения. Очень и очень периферического.
И тогда я подумал о метро. Но у меня давно уже не было карманных денег и таких гарантов моего существования, как пенсионная книжка и карточка москвича – она же проездной. Бог знает, где схоронилась моя пенсионка, пока я разъезжал на авто, а без нее нельзя было получить карточку москвича. Становиться же на путь восстановления утерянной книжки было выше моих сил… А тут вдруг при домашних раскопках выпал откуда ни возьмись мой табель-дневничок за четвертый класс! Он меня восхитил. Отметки – от кола до пяти, и, что бы там ни говорили, это – диапазон! Но более всего меня воодушевили ежемесячные записи учительницы. С небольшими вариациями все они кричали о моем ужасном поведении. Опаздывает! Учится небрежно. Сорвал урок! Почти каждая запись оканчивалась воплем – родителей в школу! И везде под подписью училки – виноватая закорючка матери. Я был в восторге – все-таки каким отвязанным ребенком я был! Веселым и свободным! Вот оно, настоящее удостоверение личности, хоть и давнее, зато говорит о личности куда больше всякого другого. А пенсионка – это же лишь констатация известной драмы «Жизнь прошла». Там ведь так и записано – пенсия «по старости» или «по инвалидности». Выбор, прямо скажем, шикарный. Нет бы написать «по зрелости» или «по мудрости»… Короче, вместо проездного стал я совать билетершам мой дневничок, и что же? Повертев задумчиво в руках, они долго его листали-изучали, потом меня – и, представьте, пропускали!.. Иногда в вагонах появляются попрошайки. Но на них почти никто не обращает внимания. И лишь только они затягивают свой речитатив, все в вагоне срочно «засыпают» или утыкаются во взятые для этого книжки. Многие держат их вверх ногами, но здесь это нормально. А тут как-то зашел такой проситель и как крикнет: «Кстати!» От необычного вступления все сразу «проснулись» и стали раскошеливаться…
А однажды я вдруг увидел в вагоне Клинтона. Я, кстати, часто встречал в метро известных людей. То ли это были их двойники, то ли они сами шли в народ, чтобы разузнать, что и как. В общем, сидит Клинтон в углу вагона совсем один, без охраны. И не то чтобы похож, а точно он! Только выражение лица не «его» – не бодро оживленное, а угрюмое, и в руках какая-то тряпичная сумка… Я, конечно, понимаю, что после того, «мониакального» витка судьбы президент мог измениться, но не до такой же степени, чтобы с этим лицом и авоськой оказаться в нашем метро!
Нетрудно догадаться, что удовольствия подышать воздухом метро мне хватило уже через несколько раз. Так что если я потом еще и перемещался в пространстве, то только пешком. Собственно, перемещаться особенно было некуда, разве за продуктами… Как-то бреду – тихий такой дедушка в поисках хлебушка, вдруг невидаль – баба крыс продает! То есть не каких-нибудь там белых мышек, а именно крыс – здоровенных, матерых! Хвать за хвост и на весы! А они какие-то смирные, сонные – видно, опоили чем-то. Некоторые, правда, еще шевелятся, но вяло. И что интересно – раскупают!
– Зачем это вы их продаете?! – спрашиваю торговку.
– То есть как зачем? – недоумевает она. – Не видите, расхватывают?..
– Это-то и странно… Обычно ведь не знают, как избавиться… – И вдруг меня осеняет: – Ах да! Они же первыми бегут с тонущего корабля! То есть берут как сигнализацию? Значит, как крысы побежали, надо за ними…
– Отец, ты чё! Какие крысы! Свекла, это сорт такой, голландка называется…
Ну вот, опять я ошибся. Похоже, вообще перестал в чем-либо разбираться. Крысу от голландки, голландку от свеклы отличить не могу. В общем, сраженный всеми этими ошибками, я практически перестал перемещаться в пространстве. Только во времени. Хотя если серьезно, то времени нет. Я это сейчас только понял. Как нет и пространства. Мы их просто придумали для удобства пользования этой жизнью. Простая условность. В известном смысле время и пространство вообще одно и то же. Особенно если учесть этот всеобщий мрак и непереносимую беспредельность Вселенной.
Все же, если продолжить играть в эту опасную игру – Жизнь, следует воспользоваться если уж не пространством, то хоть временем. Машина времени – моя голова. И пока она еще на ходу и работают главные ее рычаги – память и воображение, – я могу отправиться, куда захочу, а хочу я туда, где она, где мы…
…Все произошло при трагических обстоятельствах – внезапно, глупо, по пьяни за рулем погиб ее муж. К тому времени я давно уже был отстранен от должности оруженосца, и мы едва здоровались. Сообщение о гибели ее мужа застигло нас на сборе в Сочи. Она сразу вылетела а Москву, а дней через пять вернулась. И так вышло, что в день ее возвращения, за ужином, мы с ней оказались за одним столом. Вдвоем. Мы почти не ели и молчали. Иногда она посматривала на меня своим внимательным, стрекозьим взглядом, и я думал, все, все для тебя сделаю, только прикажи! И откуда у молодой женщины глаза стрекозы? А то вдруг повернет свою гладко причесанную головку вполоборота, так просто умереть…
Как-то само собой вышло, что после ужина я проводил ее до номера, и, прощаясь, она вдруг разрыдалась. Я вошел за ней в комнату и принялся утешать. Не помню, что говорил. Это было какое-то бессвязное бормотание, мольба. И конечно, я поцеловал ее, она ответила, и я уже не мог остановиться… А потом любимая сказала: «Уходи». Сказала так, что было ясно – навсегда. И с тех пор наши пути-дорожки совсем разошлись… Почитай, лет сорок не виделись. И теперь, подытоживая, с некоторой, правда, натяжкой могу сказать – то была счастливая и однажды даже взаимная любовь.
… Все же, как странно и точно она написала – не надо держаться за ненависть, а только за любовь… Я бы рад, душа моя, но ты вечно ускользаешь. Зато как вовремя вдруг явилась…
А может, правда надо всех прощать? Но того мальчика мне прощать вроде не за что.
Наоборот, следовало бы у него попросить прощения, да где ж его найдешь!.. Джинсы и майка на костях, а не испугался, не увильнул – наш человек… Счастье, что не поранил его… Никакой нет низости в том, чтобы наказать подлеца! Вот только этот вечный вопрос об ошибке… Тут как-то наугад открыл «Улисса», и буквы как огнем вспыхнули: «Таков принцип правосудия. Пусть лучше девяносто девять виновных ускользнут, чем один невиновный будет приговорен». Странно… Я когда раньше эту книгу читал, этих строк вроде не видел. Или не обратил внимания. Ну вот, обратил. И все равно эти девяносто девять не дают мне покоя… А еще это, про вторую щеку, которую нужно подставить сразу после того, как получишь по первой… Этого я тоже пока постичь не могу. Ведь жизнь – это вечная борьба добра со злом. Так как же бороться?? А если борьба вечная, значит, ни добро, ни зло не победят? Тогда надо ли бороться? Разумеется, да, потому что вопрос в балансе. В том, чтобы во зле не утонуть. Ну так я ж и боролся! Сказка про белого бычка.
Мне говорили, вырастешь – все поймешь. Ну, вырос.
Ага, вот ключевое слово – «вера»! Потому, стало быть, и называется «вера», а не «знание», что никаких доказательств, отмычек не дано…
