24
Музыканты, услышав команду, резко наступив на вежливые аплодисменты, начали с «Интермеццо» Цфасмана. «Тара-там-тарара, тара-там-тарара…» В свободной интерпретации. Толян, уткнувшись носом в клавиатуру, дирижируя при этом головой, самозабвенно наигрывал, изредка вскидывая лохматую голову, окидывая взглядом музыкантов, где нужны были важные ритмические музыкальные акценты. Арчи, когда мелко, когда звеня тарелками, косясь на ТТ, держал темп. Вилли, Валька Козлов, ритмично покачивая грифом, «щёлкал» струнами контрабаса. Стас с Бобом и Димкой Кузнецовым «дули» в свои трубы, саксофон и тромбон. Билл, Борис Крутов, подчёркивал гитарными переборами, и аккордами. Во второй части – медленной – духовые эстрадные инструменты фоном педалировали тянучками, пока Толян нагружал тему фортепианными аккордами, потом снова все вместе вошли в начальный весёлый темп. «Тара-там-тарара, тара-там-тарара…»
Зрители игривое «Интермеццо» приняли настороженно. Для них не только интермеццо было новинкой, но и все сегодняшние события – особенно события! – включая и музыкантов. Последних всех вместе они ещё и не видели. Слышать что-то вроде слышали, но не видели. Каждого разглядывали с высоким интересом, попутно размышляя о неожиданном известии о возрасте своего пгт, пошутил Воловик или опять лапшу на уши людям навешал… Приходили к мысли, что да, опять навешал. Музыкантов разглядывали и девушки, и детвора. Детворе музыканты вообще сразу понравились. Все. И особенно множество сверкающих хромом и никелем барабанов и жёлтых тарелок, включая и барабанщика. Остальные инструменты не вызывали особого желания, по причине множества кнопок и другого чего. Там же ещё и дуть куда-то надо – воздуха не хватит. А на барабанах проще. Ничего особенного. Тарахти и тарахти. Любой сможет.
Борька Калимуллин – по отцу его все знали – изобразил грусть и страдания Дюка Эллингтона в «Одиноком саксофоне». На что его отец, Марат Калимуллин, аплодировал громче всех, вскакивал, гордо оглядывая зал. Так же – стоя – аплодировали и его домочадцы. Звук саксофона мальчишки отметили восторженно и с восклицаниями – ух, ты! во даёт! классно! Часть из них сразу изменили своё отношение в пользу саксофона.
Особенно зал «разогрелся» на «Shi,s Funny That Way» Френка Синатры. Хотя слова никто не понимал, кроме отдельных каких-то – бывшая учительница английского языка что-то, в принципе, кажется, различала, но голос Вилли оценили все – красиво поёт, задушевно, как Кобзон, только хрипло, почему-то. «Курит, наверное, уже, поганец», тихо заметил участковый милиционер. «Нет, горло простудил. Мать не слушает, шарф наверное не одевает», наставительно заметила местная фельдшер, Валькина родственница, и толкнула плечом своего неслуха отрока.
А на «Hello, Dolly» зрители совсем оттаяли, отогрелись. И в зале теплее стало. Лица слушателей раскраснелись, светились улыбками. Да и звук трубы Стаса когда чистый, когда с сурдиной, «выплясывал», что тебе флейта в руках факира. В связи с чем, почитателей барабанов среди ребятни намного уменьшилось. Только для них не понятно было, что важнее, чашка, которой музыкант звук инструмента изменяет, или те клапана… Обменивались понимающими мнениями где взглядами, где яркой мимикой. Фанатки, те давно уже азартно вытанцовывали за кулисами. Часто будто бы случайно появлялись из-за кулис, демонстрируя свои платья, фигурки, гибкость в танце, ритмику и любовь к музыке. Ой, будто бы смущались, увидев себя на сцене, вновь исчезали за кулисами. Зал на эти танцы реагировал благожелательно. Во-первых, девчонок знали-узнавали, да и молодость, понятное дело, – кто молодым не был? – всем показаться хочется, да и девчонки-то уже, ого-го какие… Любо-дорого смотреть! Невесты! И пусть!
И что самое главное. Самое-самое! Репертуар сегодня шёл как по маслу. Музыканты это отметили сразу. И слаженно, и возвышенно, и «вкусно», и чувственно, и технично, и даже с артистизмом – более чем вдохновенно. Более чем!! И это не смотря на холод на сцене! Всё шло прекрасно. Гораздо лучше чем там, на конкурсе. И правильно люди говорят, что дома и стены помогают. Ей-ей! Правда относительно стен музыканты наверное бы поспорили, акустика в зале не разогрета была, в том смысле, что застоялась, как мышцы у застоявшейся лошади (Пример к месту. В Волобуевске машины не всегда хлеб по магазинам развозят, то утром завестись не могут, то водитель, извините, не в «форме», то машины в снегу вязнут, а на лошадях, запросто. Исстари так, потому что живая, значит вездеход. А в холода в Волобуевске лошадей на дорогах вообще гораздо больше машин, да!) Так и музыка сегодня звучала, живая, энергичная, с огоньком, не из телевизора или магнитофона, либо репродуктора, а… Разогретая, в общем!
А вот «Аве Мария» не пошла. Хотя исполнялась качественно, но… не доиграли. Кто-то из зала неожиданно пьяненько вскричал: «А что-нибудь русское у вас есть? Наше! Издалека долго, например, течёт река Волга, или р-рюмка водки на столе… а?» В дверях немедленно возник один из калимуллинских охранников, с угрожающим лицом, показал нарушителю огромный кулак. Увидев, интересующийся почти сполз под сиденье. Тем не менее зал это всколыхнуло. Не угроза, вопрос. Вдобавок, тишину прорезал детский мальчишечий звонкий голос, как звонок на перемену.
– А путь Томка споёт про эту… про «сумасшедшую любовь»!
Предложение в той же тишине мгновенно оспорил другой громкий детский голос, девчоночий.
– И не про сумасшедшую, а про «с ума схожу». Понимать надо! Это про другое, вот! – и несколько тише уточнил – Балда!
– Сама балда! – автоматически, на весь зал, привычно отреагировал звонкий мальчишеский голос и миролюбиво согласился. – Ага, про это!
Зрители зашевелились, про какую там любовь, и какую такую Томку говорят? Но дружно поддержали предложение аплодисментами. На фоне шума удаляемого из зала любителя рюмки водки, – калимуллинский «дружинник» делал это почти изящно, но непреклонно, словно зубной доктор, «дружинник», неуклюже переступая через ноги сидящих, мешком тащил придушенного захмелевшего наглеца, непонятно как проскочившего строгий фейс-контроль на входе. ТТ, Толян, взял нужный аккорд… Нежно, трепетно, на пиано. Из-за кулис не вышла, как все ожидали, а почему-то выскочила Тамара, и, балансируя, чтоб не упасть, остановилась. Это её фанатки любовно вытолкнули на сцену. Арчи смотрел на девушку, забыв про свои барабаны… Пусть и в затылок девушке смотрел, в спину, но видел её всю-всю: и платье её новое в талию, и аккуратную фигурку, и причёску, не с косичками, а с длинным хвостом, и глаза её карие, когда она коротко глянула на Арчи, грусные-грустные, и руки нежные. И вся она казалась нежной и хрупкой, словно незащищённое деревце зимой, и туфли её фиолетовые видел, и алеющие ярким огнём ушки с маленькими серёжками и… она вновь коротко оглянулась на Арчи, взглянула, теперь уже вроде по другому, с благодарностью, кажется, зарделась от этого…
А на последок я скажу…
Глядя в зал, с глубоким волнением, чистым бархатным голосом почти речитативом произнесла девушка в микрофон, и умолкла… Только пальцы рук нервно теребили подол платья. Мощные динамики мгновенно донесли до слушателей не только слова, но и чувства девушки. Волобуевцы замерли.
