Вокруг роженицы началась суматоха. Жизнь этой семьи, все члены которой еще недавно опасались худшего, возвращалась в свое обычное русло.
Повитуха поставила таз с теплой водой и взяла чистые простыни, чтобы омыть мать и ребенка. И снова все восхищались каждым ее движением.
— Теперь настало время познакомиться! — воскликнул отец со счастливой улыбкой на губах. — Жан-Рене Саденак, мадемуазель, и моя дражайшая супруга Сидони. Мои родители Поль и Мари Саденак, моя сестра Бертранда, готовящаяся поступить в монастырь кармелиток.
Матрона, нахмурившись, сидела в углу у очага. Анжелина бросила на нее укоризненный взгляд, но не осмелилась попросить уйти.
— Снимаю перед вами шляпу, мадемуазель Лубе, — наконец проворчала матрона. — Мне говорили, что надо спасать малыша, да… Мадам Рикар, соседка, даже пошла за мсье кюре…
— Да, правда, — подтвердил Жан-Рене Саденак. — Именно мадам Рикар посоветовала мне отправиться в Сен-Лизье и попросить вас о помощи. Несмотря на вашу молодость, вы в этом крае пользуетесь огромным уважением. Вполне заслуженным уважением…
Анжелина поблагодарила мужчину застенчивой улыбкой. Она была обязана держаться скромно и не задавать лишних вопросов, готовых сорваться с губ. «Я наверняка старше Сидони Саденак, — говорила она себе. — Боже мой! Ей вряд ли больше пятнадцати лет! Откуда эти люди? Что они здесь делают?»
— Мадемуазель, не согласитесь ли выпить вина, разбавленного свежей водой? — предложила сестра Жана-Рене.
— Чуть позже. Сейчас надо перенести пациентку на удобную кровать. Ей надо немного отдохнуть, прежде чем она даст ребенку грудь.
Старая мадам Саденак тут же открыла дверь, ведущую в комнату, залитую солнцем. Из окна открывался радующий глаз вид на поле еще не созревшей пшеницы, среди которой росли маки.
— Моя сноха может ходить? — взволнованно спросила она.
— Нет, ее перенесет ваш сын. Она не тяжелая, — ответила Анжелина.
Ей нечасто приходилось видеть столь опрятное жилище. Мебель была начищена до блеска, на колпаке небольшого камина стояла ваза с полевыми цветами. Постельного белья было много, и все оно пахло лавандой.
— Вы давно здесь живете? — осмелилась тихо спросить Анжелина у мадам Саденак, взбивавшей перину.
— Мы приехали сюда в марте. Мой сын работает мастером на бумажной фабрике Булье. Мы сами из Жера. Как мы вам благодарны, мадемуазель! Для нас было бы великим горем потерять Сидони!
— Я так счастлива, что смогла спасти вашу невестку и вашего внука. Но я за это дорого заплатила: никогда прежде я не испытывала такого сильного страха. Мсье Саденак мчался сломя голову по крутым улицам города.
— О! Он прекрасный всадник! Он не подвергал вас никакой опасности!
Но Анжелина все еще сомневалась в этом. Шум голосов заставил ее обернуться. В соседнюю комнату вошел кюре Сатерая в сопровождении крепкой женщины лет сорока с каштановыми волосами. И мгновенно раздался ее хриплый голос:
— Так она приехала, эта мадемуазель Лубе? Да, я правильно сделала, что рассказала вам о ней, о повитухе из Сен-Лизье, которую я видела этой зимой за работой… Она помогла появиться на свет близнецам моей племянницы… Могу вам сказать, что ее мать, мадам Адриена, которую приглашали к нам, входила в дом, словно ангел. Какова мать, такова и дочь.
Эти слова взволновали Анжелину до слез. «Дорогая мама! Прости меня, если в раю ты узнала о моих грехах. И в случае, если твое имя будет в чести еще много лет благодаря мне, я не буду так печалиться, мне будет не так стыдно».
В доме царила суматоха. Матрона ушла, получив причитающуюся ей плату: серебряную монету за приход и оказание первой помощи. Священник поздравил родителей новорожденного и попросил назначить день крещения. Они договорились на завтра. Наконец Жан-Рене Саденак смог уложить свою супругу в постель.
— Тебя вернули мне, моя дорогая! — прошептал он ей на ухо.
После этого он вышел, сияя от счастья. Анжелина вновь внимательно посмотрела на лицо Сидони. Она была заинтригована столь юным видом девушки.
— Мне пятнадцать лет, — призналась молодая мать. — Вы так странно на меня смотрите, и я прочитала ваши мысли.
— Пятнадцать лет!
— Да, а Жану-Рене — тридцать два. Мы поженились девять месяцев и три недели назад. Это я попросила пожертвовать мною ради нашего ребенка, поскольку хотела, чтобы это маленькое существо, плод нашей любви, остался в живых и вырос. Но вы перехитрили судьбу.
— Что касается родов, я не верю в судьбу, — сказала Анжелина, пораженная откровенностью молодой матери. — Чем больше мы будем знать обустройстве человеческого тела, тем больше появится у нас возможностей победить смерть. Я также следую заповедям моей матери Адриены, которая практиковала в городе и его окрестностях. Она делала такой массаж, который вам помог.
В комнату на цыпочках вошла Бертранда Саденак. На руках у нее лежал запеленатый младенец в светло-голубом чепчике.
— Как вас зовут, мадемуазель Лубе? — спросила Сидони. — Мне хотелось бы отблагодарить вас. Если у меня когда-нибудь будет дочь, я назову ее в вашу честь.
— Анжелина.
— Как жаль… Для мальчика не подберешь похожего имени. Жан-Рене предоставил мне право выбрать имя. Я назову его Селестеном. Это имя будет напоминать мне об ангеле[15], спасшем меня.
— Селестен… Очень милое имя! — согласилась Анжелина. — А теперь полюбуйтесь вашим сыном. Мне кажется, он похож на вас… А этот рыжий пушок, как у нас обеих…
— Я более рыжая, чем вы, — заметила молодая мать.
И она лукаво улыбнулась. Черты лица Сидони смягчились, когда золовка протянула ей ребенка.
— Мое дитя! — прошептала Сидони. — Чудо! Я думала, что уже не увижу, как сегодня зайдет солнце, что не смогу поцеловать это чудесное маленькое существо. Да будет благословен Господь… И вы, Анжелина!
— Я приеду завтра, чтобы осмотреть вас и проведать Селестена, — сказала Анжелина. — На этот раз в своей коляске. Ваш муж так беспокоился о вас, что буквально забросил меня на свою лошадь. Весь путь я об этом жалела. Мне было так страшно!
— Мне очень жаль, правда! Но он не подвергал вас никакой опасности. Его лошадь никогда не оступается.
Сидони и Анжелина еще какое-то время разговаривали в присутствии Бертранды Саденак. Потом та вышла, чтобы принести белое вино, разбавленное свежей водой. Когда же в комнату вошел Жан-Рене, обсудивший все вопросы с кюре, Анжелина встала, собираясь проститься с семейством Саденак.
— Мадемуазель, не покидайте нас так скоро! — запротестовал Жан-Рене. — Я отвезу вас, и на этот раз мы поедем шагом, обещаю. И возьмите вот это. Мне хотелось бы дать вам больше, ведь в это воскресенье вы сделали мне самый лучший подарок, какой я когда-либо мог получить.
