Мы оба небескорыстны, что поделаешь… И я куда корыстнее тебя. Повторяю: неважно, это все мелочи. Дело не в том, когда и как мы познакомились. Знать бы, куда нас заведет знакомство.
Ужин мы приготовили вместе на кухне в его крошечной квартирке. Он принялся расспрашивать меня о моей профессии. Я достала привычный набор, развлекавший прежде моих домашних: слово в слово, приправляя рассказ набившими оскомину байками, повторила сагу о том, как изучала историю искусств в университете, как объездила полмира, побывала в Перу, в Египте, участвовала в раскопках по всей Европе. Жанну мои рассказы страшно раздражали, Лино слушал их равнодушно, зато сестра внимала мне с восхищением и сочувствием, никогда не критиковала ни слог, ни смысл. Одобряла любой мой выбор, верила, что я не зря рискую и находки у меня сногсшибательные. Густаво же проявил не только такт Селесты, но и нешуточный интерес. Задал столько вопросов, что мне пришлось отвлекать его всеми возможными способами. В результате я выпила куда больше кайпириньи[5], чем собиралась. Мое сердце разрывалось от тоски. Мне давно уже ни с кем не было так хорошо. Наконец-то встретился доброжелательный человек, способный многое понять и посочувствовать. Если бы я с самого начала догадалась, какой он, я бы рассказала другое, не стала бы пороть всю эту чушь… Но время вспять не повернешь. Я, как всегда, загнала себя в угол. Пришлось продолжить в том же духе, пожертвовать существенным ради сиюминутного. Выкопать себе могилу.
Естественно, я осталась на ночь. И на несколько часов позабыла о тяготах прошлого и будущих неурядицах. Я целовала его с неподдельной нежностью, близость впервые была не обязанностью, а наслаждением. Мне удалось достичь с ним гармонии. О том, что я, по сути, сама себе подписала смертный приговор, и думать не думала.
Настало утро. Я рассказала, что Лино вышвырнул меня на улицу. Густаво предложил пожить у него, пока не найдется другая квартира, и скрепил договор поцелуем. Я сделала вид, что не ожидала такого радушия, и с радостью согласилась. Он хотел помочь мне перевезти вещи, но я отказалась. Еще не хватало, чтобы Сократ узнал, в какой дыре я поселилась! Да и камера хранения вызвала бы немалое изумление.
Я пылко, с искренней благодарностью обняла его и пообещала, что мы вскоре увидимся. Ведь я не покину пост на скамье у дверей корпуса В.
– Будь по-твоему, – согласился он.
Сущий ангел. Покладистый и милосердный.
Мы вышли вместе. Я проводила его до машины. Как все-таки жестока судьба! Я всегда отчаянно нуждалась в таком человеке, и она послала мне его с тем, чтобы непременно потом отнять…
Он широко улыбнулся мне на прощание, весело помахал, опустив боковое стекло и высунув руку наружу.
Селеста
Лино мрачный-мрачный, мрачнее тучи. Трудно поверить, но даже смерть первенца он переносил с большим мужеством.
Я постоянно замечала улучшения, успехи, а он – только упадок и ущерб. Всего за десять дней Мило научился ходить сам, без помощи специалиста по лечебной физкультуре. Он еще спотыкался, нетвердо ступал, но все равно, какое достижение! Глядя, как сын ковыляет, я плакала от счастья. Лино же – с досады и злости. Даже не сказал: «Молодчина! Ты смог, у тебя получилось!» Пробормотал лишь: «Ужасно! Лестницу ему не одолеть».
Впереди еще много трудностей, кто спорит? Предстояла кропотливая работа. Но каждый день мой любимый мальчик радовал меня чем-нибудь новым. Говорил отрывисто, но куда ясней, чем прежде. Правильно держал ложку, доносил ее до рта.
Волосы у него отросли, стали блестящими, густыми. Так приятно гладить его по голове! Лицо округлилось, щека почти зажила, губы меньше сохли. Он откликался на мою ласку, целовал меня, обнимал. Милый, трогательный. От умиления я забывала обо всех страданиях и тревогах.
– Мама, мамочка, – шептал он, и мое сердце таяло.
Внезапно наваливалась усталость, взгляд становился тусклым, бессмысленным. Однако Мило не жаловался, терпел.
– Он никогда не будет прежним, – шипел сквозь зубы муж. – Жалкий калека! Таким и останется!
– Не говори так! Ты видишь его по вечерам, когда он утомился. Весь день мальчик трудится, старается изо всех сил!
– Я прошу одного: перестань себе лгать и рассказывать сказки! Будто вера горами движет, будто все у нас наладится, если надеяться и терпеть. Чушь! Дикий бред!
Я старалась не обижаться и не сердиться. Меня ведь тоже одолевали сомнения. Хоть это было прежде, давным-давно. Я твердила себе, что каждый переживает по-своему, что мужчине труднее верить в лучшее, что у отца с сыном – особые сложные отношения, что расстаться с иллюзиями непросто, что Лино тоже должен потихоньку выздороветь.
Пришлось нелегко. Муж пил все чаще, заявлялся в больницу нетрезвый, смотрел наглыми масляными глазами, громко кричал на меня, грубил. Мама, конечно, заметила, в каком он состоянии.
– Селеста, он ведет себя недопустимо. Чего доброго, еще прибьет тебя!
– Ну ты же знаешь, человек вымещает все свои горести и страхи на самых близких, любимых и любящих.
Я знала, я чувствовала, что Лино меня любит. Больше, чем когда-либо. Он просто не мог справиться с собой.
Мама права, он вел себя недопустимо. Мучил меня, донимал, изводил. Все силы высасывал.
– Ну чего уставилась? Хватит смотреть с укором! Хочешь мне что-то сказать? Говори, не тяни. Я тебя слушаю!
– Я ничего не хочу, угомонись. И говори потише, Мило напугаешь. Ему сейчас нужен покой.
Он принимался обиженно сопеть, вздыхать, невнятно бурчать. Отходил в сторону и вдруг с размаху ударял ногой в стену.
В понедельник доктор Сократ не выдержал и приказал ему удалиться. Лино взбесился из-за того, что Мило попросил позвать к нему Маргерит.
– Какого черта тебе нужно? Забудь о ней! Совсем дурак, что ли? Не понимаешь, что это она тебя погубила?
– Она не виновата, папа.
– Да ну? А кто виноват? Сдурели вы с матерью…
Я попыталась его урезонить.
– Нельзя все сваливать на Марго, есть и другие причины.
Его лицо побагровело.
– Это какие же? Назови! Хватит играть в молчанку, давай, вываливай! Или тебе нравится меня доставать?
С самого первого дня Мило постоянно звал тетку. Иногда спрашивал о ней напрямую, иногда намекал, что ему ее не хватает. Позавчера, к примеру, он долго смотрел на занавешенное окно, потом вдруг выдохнул:
– Нас двое…
– Двое? – удивился доктор Сократ. – Нет, нас скорее трое. Ты, мама и я. Посчитай сам!
Откуда ему было знать?
Нас двое, или мы едины.
