Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
Дрова в ту зиму мы уже не таскали из леса на плечах: родители покупали дрова у колхозников, которые имели возможность получить лошадь и хотели немного заработать. Привезенные бревна нужно было пилить и колоть, но это было для нас обычным делом. Многое стало привычным, трудности как будто уменьшились.
Мы с нетерпением ждали момента переезда в нашу собственную избу в Парабели. Только с переездом переворот в нашей жизни станет полным. Парабель была вершиной стремлений.
Учеба в школе была легка и приятна. Только с одним предметом я не справлялась – с физкультурой. Я знала, что мне недостает ловкости и координации, что я не прыгну и не пробегу так хорошо, как другие. Не было у меня и физкультурных тапочек. Больше всего я боялась, что надо мной будут смеяться. Если бы не этот страх, я бы, может быть, улучшила свои физические возможности; но я боялась даже пробовать.
Глава 18. Война кончилась!
Конец зимы и начало весны 1945 года были временами хороших вестей. Советская армия шла от успеха к успеху, освободила всю оккупированную немцами территорию и вела военные действия за границей, в соседних странах. Армии союзников продвигались к Германии с запада. Дух победы витал в воздухе.
Даже в самые трудные дни войны в день первого мая в Москве проводился военный парад и после него демонстрация в честь солидарности трудящихся всех стран. Нередко бывало, что люди выходили на праздничные демонстрации под сильным нажимом парторгов с мест работы, но на сей раз ликование было подлинным. Было уже известно, что бои ведутся на улицах Берлина и что красный флаг развевается над рейхстагом – оплотом нацистской власти. Репродукторы в поселке работали чуть ли не круглосуточно, передавая сводки с фронта и патриотическую музыку. Все с нетерпением ждали сообщения об окончании войны.
Сообщения об успехах сил союзников были очень скупы. В последние дни войны союзная коалиция как будто перестала существовать: ее скрепляло существование общего врага, а теперь враг уже был повержен. Изменение отношения к государствам Запада ощущалось во всем, что говорилось по радио и писалось в газетах: поскольку больше не нужно было просить их открыть второй фронт и поставлять снабжение, Советский Союз вернулся к своей сепаратистской политике, согласно которой «западный капитализм – наш враг». Переход от дружбы к вражде получил наглядное отражение в событиях 8-го и 9-го мая.
Весь мир знал, что Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции 8 мая. Весь мир отмечал 8 мая как день победы над Германией. Но Сталин даже победу не хотел праздновать вместе со вчерашними союзниками. Он не послал представителя на церемонию подписания акта о капитуляции и потребовал от немцев, чтобы они подписали акт вторично 9 мая, на отдельной церемонии с участием командующего фронтом маршала Жукова. Советский Союз официально объявил об окончании войны на день позже всего остального мира. Этот факт имел не только формальное значение: Сталин хотел подчеркнуть, что настоящая победа – это только его победа и победа его страны, а роль союзников незначительна. Поэтому он не признал церемонию капитуляции с участием представителей союзников: истинный победитель, Советский Союз, не готов делиться с другими славой победы.
Мы не думали тогда об этих вещах и, правду говоря, мало о них знали. Толпы ликующих людей запрудили улицы. Все пили водку, а еще чаще самогон: немногочисленные мужчины, которые не были призваны в армию или вернулись инвалидами, и женщины. Общее ликование заглушало плач вдов, которые знали: их прежняя жизнь не вернется, для них война не закончится никогда.
Нам, ссыльным, победа не сулила свободу и возвращение домой. Правда, курсировали слухи о возможной амнистии, но полагали, что она будет распространяться только на уголовных заключенных. И все же мы радовались: наша маленькая семья пережила тяжелые годы войны без людских потерь. Но вся наша родня, оставшаяся в Латвии, была уничтожена. Мы уже знали, что нам не к кому возвращаться: никого из моих любимых дядей и теток и их детей больше нет в живых. Как они погибли, когда, где похоронены – ничего мы не знали. Мой дядя Абрам, младший брат папы, которого я никогда не видела, пал на фронте.
Мама хотела создать праздничную атмосферу в доме и послала меня нарвать цветов, чтобы поставить на стол букет. Я пошла к берегу речки, где были заросли кустов, усыпанных цветами. Особенно хорош был куст сирени; я срезала с него несколько веток. Все вокруг было тихо и удивительно красиво. Мне не хотелось сразу возвращаться домой, и я уселась на замшелый пень. Вдруг комок в горле перехватил мое дыхание, и безудержное рыдание сотрясло меня всю.
О чем я рыдала? О своем погубленном детстве? О пережитых страданиях? Нет у меня ответа. Знаю только, что долго не могла остановить поток слез. Это был не плач горького отчаяния, а плач облегчения. Прозрачные слезы как будто смывали то отвратительное и грязное, что прилипло ко мне за минувшие четыре года.
Я вернулась домой с большим красивым букетом, вся красная от слез. Никто не обратил на это внимания. Кто вообще обращает на меня внимание? Кто я – травинка, качающаяся на ветру? Пылинка, летящая в воздухе?
Откуда взялось это тяжелое чувство неполноценности? В Риге, до высылки, у меня такого ощущения не было. Расти как ссыльная, лишенная прав, наказанная неизвестно за что режимом, частью которого я хотела стать; знать, что тебя в любой момент могут взять и сослать в другое место… Все это, по-видимому, привило мне ощущение, что сама по себе я ничего не стою, что со мной каждый может сделать все, что угодно. И дома я не чувствовала никакого ободрения, тепла или поддержки. Только приказания: иди туда, принеси то, убери это. «Опять сидишь и бездельничаешь со своей книгой!»
Упрек, который сопровождал меня постоянно до возвращения папы: «Ты вообще не заботишься о будущем!» Это говорилось девочке 9-10 лет. Если я улыбалась или смеялась, тут же получала этот упрек как ушат холодной воды на голову.
Положение брата в доме было совершенно иным. С тех пор, как он перестал работать и начал ходить в школу, для мамы он стал принцем. Я до того даже не предполагала, что в ней таятся такие чувства: ведь всю жизнь она была деловой женщиной, далекой от сентиментальности. Он, разумеется, не ходил за водой на речку и не занимался уборкой («это не мужская работа!»). Когда мы жили уже в Парабели, он не работал на нашем огороде. Иногда помогал пилить дрова во дворе, но большей частью это делали папа и я.
Он быстро привык к своему привилегированному положению и отдалился от меня. Его учеба была священным делом, моя же – чем-то пустяковым и незначительным: «Она быстро схватывает, ей не нужно особое время для занятий!» Даже мои способности превратились в глазах мамы в недостаток.
Обычно я не ждала указаний и сама знала, что должна делать. Должна, должна, должна – с этим словом я взрослела, оно стало частью меня. Должна, обязана – эти слова будут последними, которые я забуду, когда завеса вечного забвения опустится надо мной. Даже теперь, на старости лет, я всегда боюсь не успеть сделать все, что нужно, и чувствую себя виноватой, если на что-то не хватило сил.
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
