Любовь МерлинаЭта близость гораздо устойчивее, чем может показаться на первый взгляд. Даже Фер Кайле сопутствует какая-то уродина, а у многих лесных духов имелись женские двойники — лешачихи, ламии и т. д. Сатиры и фавны весьма охочи до обыкновенных девушек. В Средневековье с понятиями «фавны» и «дикие люди» слился галльский термин «дузии», которым обозначались демоны, по заверению блаженного Августина, активно занимавшиеся соблазнением женщин (О граде Божием, 15: 23). Не один ли из них посодействовал рождению Мерлина? Плененные Соломоном демоны похищают у него жену, чему удивляться не нужно — Асмодей покровительствует блуду, а Китоврас, по заключению А.Н. Веселовского, есть «неумелая переделка греческого кентавра», питавшего слабость к смертным женам.
Завлечение Мерлина. Картина Э. Берн-Джонса (1874)
А что же сам Мерлин? Тот, который жил в лесу, с женщинами виделся редко. Он даже разоблачил свою блудную сестру, но почему-то засадил рогом между глаз жениху Гвендолоены — поступок ревнивого мужа, а не премудрого отшельника. А у того, который заседал в Камелоте и ведал судьбами Британии, была одна темная история.
Темна, прежде всего, личность дамы, очаровавшей волшебника. По разным версиям, ее зовут Вивиана (Вивиен), Ниниана (Ниниен), Нимуэ и в исключительных случаях Моргана. Она связана с водой — источником в Броселиандском лесу или озером, чьей владычицей ее называют. Спенс счел ее родственницей корриганы, часто сидящей у воды, но скорее корригана обязана ей своими повадками.
В большинстве средневековых легенд Вивиана (выберем это имя) источает злобу. В прозаической Вульгате она узнает тайну Мерлина и заманивает его в ловушку, завалив камнем в горной пещере. Так же поступает героиня романа сэра Томаса Мэлори (XV в.), когда чародей начинает докучать ей своими домогательствами. Опасаясь Мерлина как сына дьявола, она обманом заставляет его лечь под каменную плиту и оставляет там навеки. Знакомый способ избавления от демона, не правда ли?
В бретонской легенде Вивиана бродит по лесу Бро-селианд в поисках умнейшего человека в мире, согласно пророчеству, назначенного ей в мужья. Как ни странно, она встречает не первого, а второго Мерлина, не дикаря, а придворного мага, совершающего променад под видом юного ученика. Мерлин демонстрирует парочку магических фокусов, чем окончательно покоряет сердце девушки. Ей, однако, достает хладнокровия, чтобы выведать у него секреты усыпления ближнего своего и любви до гроба. Когда волшебник засыпает, она ходит кругами, размахивает плащом, и в итоге Мерлин пробуждается в Саду радости, где его вечно будет ублажать одна-единственная гурия[45].
В другом рассказе из Бретани Мерлина отправляют к волшебному источнику в Броселиандский лес королева Гвиневра (Гвенивер) и ее любовник Мордред, племянник короля Артура. Мерлин должен раздобыть для Гвиневры любовное зелье. Он догадывается, что зелье — всего лишь предлог и что королева хочет избавиться от него, столкнув с могущественной феей, хозяйкой источника, но принимает вызов. Пока Мерлин препирается в лесу с Вивианой, происходят всем известные события, завершающиеся смертью Артура. В отчаянии Мерлин отдается во власть феи, и та его усыпляет.
В судьбе лесных людей вода играет важнейшую роль. Часть сказочных дикарей живет в болоте или в луже. Правитель излавливает пленника у источника, ручья или колодца, куда он приходит напиться. А иерусалимский змей, попадающий в плен в одной из легенд о Соломоне, испокон веков связан с водой. К этому змею тянется множество нитей. Змей в сказках — главный похититель девушек. Змея или подменяющего его злодея вроде Кощея Бессмертного сажают в темницу, и его освобождает принц. Взамен благодарности на долю освободителя выпадают лишения, и он вынужден исправлять свою ошибку.
Образ змея мы разбирать не будем — его относили и к водным духам, и к миру мертвых, и к божествам плодородия. Поскольку дикий человек оказался привязан к воде, ему присвоили одну из главных функций водного духа — тягу к противоположному полу. Но этот вывод касается только персонажей сказок и легенд. На древнеримские божества он не распространяется — те похотливы по своей природе, да и спутницу Фер Кайле им не объяснишь.
Водная фея — любовница и противница Мерлина. Она олицетворяет склонность, героя к воде и опасность, таящуюся в водной стихии. Вода дает ему силы и пробуждает любовь, но она же отнимает эти силы, укрощает его демоническую мощь.
ЧАСТЬ V. ВОЛКИ-ОБОРОТНИ Человек низок настолько, что покоряется животным, поклоняется им.
Паскаль Б. Мысли
В странствиях по миру неведомого мы впервые сталкиваемся с этими тварями. Поэтому разговор о волках Бретани необходимо предварить экскурсом в прошлое.
Вера в оборотней — людей, обращающихся в животных, — возникла давно. Ее научные объяснения базируются на тех представлениях о первобытном обществе, что сложились за последние два столетия.
Мы знаем, что нынешние туземцы занимаются каннибализмом, следовательно, каннибалами были и наши предки. А еще мы знаем, что предки стали цивилизованными, то есть похожими на нас. Нам каннибализм неприятен, вот и предкам он в конце концов опротивел. Оставшихся людоедов изгоняли в леса, где они жили по соседству с дикими зверями. Со временем их тоже сочли животными. Этот незамысловатый ход рассуждений повторяет гипотезу о происхождении лесного человека.
Есть гипотеза посолиднее под заголовком «тотемизм». Туземец верит в то, что он является одновременно человеком и животным, а братьев наших меньших почитает мудрее себя. Наш предок тоже в это верил и обожествлял животных. Сохранившиеся у тех же кельтов зооморфные изображения следует отнести на счет «богов», а антропоморфные фигуры, наделенные животными признаками, — на счет подражания «богам». Отголосками тотема служат «звериные» топонимы и имена, например ирландская частица «ку». Большинство мифологических персонажей были вначале животными, а некоторые, включая оборотней, животными и остались. Гюйонварх и Леру, иронизируя по поводу этой гипотезы, вспоминают христианские символы четырех евангелистов. И почему никому не пришло в голову рассматривать их как доказательство или след христианского зооморфизма или тотемизма?
Покинув сферу гуманитарных наук, мы угодим в область психиатрии, где граница между реальностью и вымыслом, по обыкновению, размыта. После того как оборотней подвергли медицинскому освидетельствованию, родилось на свет еще одно умное слово — «ликантропия». Человек может вообразить себя зверем — опуститься на четвереньки, надеть звериную шкуру и ненароком перегрызть кому-нибудь горло. Это клинический случай ликантропии, но рядом с ним, словно призрак, маячит ликантропия мифическая — из-под надетой шкуры выглядывает морда настоящего зверя.
