* * *
Прогуляться по солнышку вдоль каналов, помечтать в огромных парках, окружающих средневековые университеты, выпить тайком чашку чаю среди студентов в буфете Магдален-колледжа, под платанами на берегу реки, пересекающей их кампус… К чему возвращаться во Францию так скоро? Почему бы не подсмотреть издалека за свадьбой Полины, назначенной под густой листвой «Дерна», этой древней таверны со множеством двориков и террас, на которую я случайно набрел, гуляя, и заметил табличку Closed for wedding[28]. Да, именно здесь состоится свадьба De Vernew, подтвердил мне старик, развешивавший украшения на ветвях. Чопорного вида пара составляла планировку по столикам. Судя по всему, это были родители бинома. Я, увы, достаточно знал о запрограммированном будущем Полины. Можно было с тем же успехом дождаться его в моей книге.
Когда я наконец отыскал стоянку Oxford Tubes, она была пуста. Максим, должно быть, уехал одним из предыдущих автобусов. Я устроился в углу следующего, отправлявшегося через четверть часа, и проспал до Лондона. Никогда еще мне не было так легко. И эйфория моя подпитывалась настолько же событиями прошлой ночи, насколько и замыслами, крутившимися в голове. Мой роман будет пристанищем, спасательной шлюпкой, которую я однажды пошлю Полине, если, как я рассчитывал, ее брак даст течь. Наша будущая встреча стала за эти несколько часов целью моей жизни.
* * *
Максима я нашел на вокзале Ватерлоо. Он был зол как собака. На три минуты опоздал на предыдущий Евроетар, а я подоспел как раз к следующему.
– Если ты виделся с Полиной без меня, я тебя убью.
– А что, похоже?
Он не стал настаивать. Даже не попытавшись на сей раз опустошить битком набитый вагон, сел напротив меня и продолжил муссировать все ту же тему. Я отгородился от него, погрузившись в свою рукопись, и только машинально кивал, когда он призывал меня в свидетели. – Ладно, какие тут могут быть возможности, придется приспособиться. Во всяком случае, присоединиться. И тебе тоже. Это последний шанс, который у нас остался. Вот план: мы с тобой тоже женимся, обзаводимся детишками, а когда ей обрыднет ее бином, разведем ее по-быстрому, я куплю остров в Бретани, и мы объединим наши три семьи.
Я поднял голову от нового плана моего романа: – Остров. Тебе не хватило пяти лет на острове Ре?
– Вот то-то и оно, я заклинаю судьбу. Конвертирую, так сказать. Это и есть секрет жизни: построить счастье из того, чего хлебнул худшего. Поверь, в этом и была единственная ошибка Альфреда Дрейфуса. Как и у меня, когда его реабилитировали, у него были возможности шантажировать всех тех, кто отправил его на каторгу, зная, что он невиновен. Так нет же.
Он принял награду на том самом месте, где его разжаловали двенадцатью годами раньше, и сказал спасибо, как будто ничего и не было.
Вместо того чтобы кончить как безобидный пенсионер, помалкивая в тряпочку, он мог бы заставить раскошелиться армию и правительство – ради правого дела. Скажешь, нет? Вытрясти из них субсидии на какой-нибудь там фонд против антисемитизма и судебных ошибок, что-то в этом роде… Я вот выколачиваю из них на бесплатные столовые, спорт для инвалидов, Альцгеймера, эпилепсию, ремонт тюрем…
– Слушай, Максим, ты реагируй, как хочешь, а я это делаю в письменной форме.
– Вот именно! Мы не имеем права обмишулиться. Это капитально, то, что ты сейчас кропаешь, Фарриоль, это книга твоей жизни! И речи быть не может, чтобы ее потолок был девятьсот четыре экземпляра, как у предыдущей, – я наводил справки. Теперь надо, чтобы о тебе узнали еще до того, как она выйдет. Роман – это же как избирательная кампания. Если сидишь сложа руки перед урной – ты труп. А сделать себе имя сегодня пара пустяков, поверь мне, на это есть телевидение. И эффектная лав-стори, которая откроет тебе глянцевые страницы.
Я молчал – пусть сотрясает воздух. Он склонился над своим мобильником, отправляя сообщения, и я продолжил перестраивать интригу.
Когда экспресс выехал из туннеля под Ла-Маншем, я проснулся. Максим сидел, уткнувшись в мою рукопись. Я разозлился и вырвал у него листки:
– Я же тебе сказал, не надо читать, это еще черновик!
– Не волнуйся, я разбираю одно слово из трех. Почему ты назвал меня Фредом?
– Чтобы защитить твою частную жизнь. И по этой же причине заменил Сен-Мартен-де-Ре тюрьмой Бометт.
– Я терпеть не могу сокращений. Те, кто называл меня Максом, уже не смогут этим похвалиться. Шучу, шучу. Но ты бы лучше писал «Фредерик». Ты уже отрезал мне конец на фотке, не кастрируй еще и имя.
Я объяснил, что это сокращение для внутреннего пользования, чтобы писалось быстрее. Он принял к сведению, не преминув заметить, что и Полину надо называть Мелани, а не Мел.
– Ты оставишь меня в покое?
– А я что, это в твоих же интересах. Кстати, имей в виду, что Бометт – это пенитенциарный центр, а не тюрьма для долгих сроков. Неправдоподобно у тебя получается.
– Спасибо, – сказал я, сделав пометку.
– Рад стараться.
На Северном вокзале две роскошные девицы ждали у первого вагона с плакатиком, как у таксиста, прибывшего по предварительному заказу: Куинси Фарриоль.
– Я вызвал их на твое имя, мне незачем светиться, а тебе реклама.
– Реклама?!
– Это привлечет твоего читателя куда лучше, чем вон та фигня, – добавил он, указывая на афиши с лицами авторов вокзального чтива, вывешенные для уезжающих в отпуск. – Какую выбираешь?
Я остановился посреди перрона. И сухо ответил, что у нас разные методы: мне бы и в голову не пришло отвыкать от Полины в объятиях шлюхи.
– Выбирай выражения, пожалуйста. Говори хостес. Барбара и Мари – птички очень, очень высокого полета. Я нанимаю их для авиасалонов, международных переговоров, мирных соглашений…
– Кончай заливать.
– А как, по-твоему, делаются дела в стране? Такие как я выполняют всю работу за политиков. Потому что уж кому-кому, а нам можно доверять. Мы дорого заплатили, чтобы это доказать.
– Да кто ты все-таки такой, Максим? Сутенер?
Он длинно вздохнул, поправил ремень сумки на плече.
– И не скажешь, что ты писатель, при таком-то словарном запасе. Мари закончила Национальную школу управления, Барбара на последнем курсе Высшей коммерческой школы. Я унаследовал сферу влияния, вот и все. Я обеспечиваю ее устойчивость и развитие. Итальянские партнеры президента отблагодарили меня за верность, и я должен оправдать их доверие. У меня только эти две непристроенные остались, и мне так или иначе надо выдать их замуж, для приличия и для прикрытия. Выбирай, на которой ты женишься.
– Да пошел ты…
Больно ткнув локтем, он прижал меня к вагону Евростара:
– Это не просто для отвлечения, Фарриоль, это лекарство! Мне невыносимо, что меня после всех этих лет бросила единственная женщина, которую я любил, и как раз теперь, когда она больше ничем бы не рисковала, связав со мной жизнь, я от этого сам не свой, меня пришибло, ясно? Вот я и лечусь подручными средствами.
