Сидролен отрицательно мотнул головой.
— Осторожно, — сказал он, — не расквасьте себе физиономию.
Склон был довольно крутой.
— И не шлепнитесь в воду.
Они прошли по мосткам над прибрежной тиной. Совершеннолетняя девица заметила:
— Издали-то оно довольно миленько, а вблизи — жуть!
— Да, на вид вода грязновата, но она не застойная. Так что грязь то и дело меняется. Иногда я ее разгоняю палкой, и она уплывает по течению. Но с той стороны, оно верно, сильно пованивает.
И он продолжает:
— Не стукнитесь головой. Вот, это будет ваша каюта, здесь жила моя дочь. Тесновато, конечно, но на судах, сами знаете, место всегда ограничено. Если не считать океанских теплоходов, какие показывают в кино.
— Да, кстати, телевизор-то у вас есть?
— Нет.
— А как же моя многосерийка?
— Что вы хотите, чтобы я вам ответил?
— Н-да, тут еще надо подумать.
— Я вас понимаю. Разве Альбер вас не предупредил?
— Не будете же вы утверждать, что у вас нет денег на телевизор?
— Я вас не уговариваю. Вынести вам чемодан наверх?
— Ладно, бог с вами. Тем хуже для многосерийки. Вообще-то, по правде сказать, ничего хорошего в ней нет. Но, сами понимаете, привычка. Шестьдесят шесть серий я уже отсмотрела. Ладно, тем хуже.
— Ну тогда я пошел. Ванная вон там, туалет рядом.
— Не скучайте. Через пять минут я буду готова и займусь вашим завтраком.
Сидролен поднялся на палубу и разлегся в шезлонге в ожидании дальнейших событий, но очень скоро глаза его закрылись.
— Мой благородный супруг, — сказала Руссула, почтительно целуя руку герцога, — я хочу сообщить вам великую и радостную новость: скоро у вас будет наследник.
— Браво, моя дорогая! Представляю, какую рожу скорчат мои зятья! Но… скажите, любезная Руссула, откуда вы знаете, что это будет именно наследник?
— Мне сообщил это астролог.
— Какой астролог?
— Астролог, с которым я консультировалась. Я поселила его в замке, чтобы он наблюдал звезды во время моей беременности. О, разумеется, при вашем благосклонном согласии, благородный супруг.
— Черт подери! — пробурчал герцог себе в бороду, — а я еще приволок алхимика, ничего себе компания!
— Неужто мое решение вам неугодно? — спросила, потупившись, Руссула.
— Угодно, моя милая, очень даже угодно. Как говорится, нашему уроду все в угоду. Что ты на это скажешь, Пострадаль? Не правда ли, я привез в нашу провинцию самый что ни на есть изысканный дух Двора? Разве не вернулся я из столицы остроумцем до мозга костей? Берегись теперь, сир де Сри: я его закаламбурю так, что с него живо спесь слетит. А где мой епископ? Привести сюда моего епископа, я представлю ему моего алхимика! А мой наследник, да, мой наследник! Где же мой наследник?
И герцог делает вид, будто ищет наследника. Потом хлопает Руссулу по животу.
— Ах, вот он где, мой наследник! Вот он где прячется! Ишь, хитрец, нашел себе тепленькое местечко! Ну, Руссула, ты меня осчастливила, и поэтому я тебя сейчас тоже осчастливлю.
— Слушаю вас, благородный супруг.
— Я собираюсь заказать свою статую. И притом конную, черт возьми. Ее воздвигнут у большого вяза перед подъемным мостом. Сьёр Франкавилла уже срисовал с меня портрет, а надо вам знать, этот сьёр Франкавилла — знаменитый скульптор и даже каким-то боком участвовал в создании статуи Генриха Четвертого, которая теперь стоит на Новом мосту.
— Ах, как жаль, что я ее так и не увидела, — вздыхает Руссула.
— Не бойся, жена, никуда она не денется. На следующие Генеральные Штаты я возьму тебя с собой, и ты на нее полюбуешься. С этим задержки не будет, ибо королева-мать весьма нуждается в деньгах, а стало быть, и в налогах.
— Тысячу раз благодарю вас, благородный супруг, — говорит Руссула, делая реверанс герцогу.
— Но вернемся к моей статуе. Значит так, я буду сидеть на коне, — разумеется, на Сфене, с которого сьёр Франкавилла также срисовал весьма похожий портрет. Сфен очень им доволен: когда ему его показали, он даже заржал от радости. Хорошо ржет тот, кто жрет последним.
— Ах, ах! — восхитился Пострадаль.
— И у него тоже будет статуя, — сказал герцог Руссуле, тыча пальцем в Пострадаля. — Маленькая. Пока я там был, заодно и с него тоже срисовали портрет. Не ради него, конечно (новый указующий жест), а для того, чтобы не обидеть славного Стефа.
— А я как же? — спрашивает, потупившись, Руссула, — с меня разве статую не сделают?
— Ну разумеется! Я и об этом подумал. В нашей часовне вам воздвигнут великолепную гробницу, — еще красивее, чем у моей покойной Элоди. А сверху установят статую, высеченную из камня. Сам же я лично предпочитаю бронзу.
Руссула склонилась было перед герцогом, но тот остановил ее:
— Нет, не надо меня благодарить, это вполне естественно. А вот, кажется, и астролог пожаловал. Подойди. Как зовут тебя?
— Дюпон, к услугам вашего сиятельства.
— И ты умеешь узнавать судьбу по звездам?
— Да, к услугам вашего сиятельства.
— И по ним ты прочел, что у меня будет наследник?
— Да, к услугам вашего сиятельства.
Герцог повернулся к Руссуле и сказал:
— По-моему, ваш астролог болван.
И он продолжал беседу с Дюпоном:
— Ты наблюдал звезды нынешней ночью?
— Да, к услугам вашего сиятельства.
— И что же они тебе сказали?
— Gloriam Dei, мессир, Gloriam Dei.
— И это все?
— Как, мессир, — вскричал вдруг астролог, простерев руку вверх величественным, чисто ораторским жестом, — разве вы не находите, что слава Господня — это уже предостаточно?!
— Для славы Господней я держу у себя епископа, он большой спец в этом вопросе. А ты говори о своем ремесле.
— Я слышу музыку сфер.
— Ну и как она звучала?
— Божественно, мессир, просто божественно!
Герцог с отвращением отвернулся и обратился к Руссуле:
— Да он же дурак набитый!
И, возложив руку на живот своей благородной супруги, он вновь заговорил с астрологом:
— Ну-ка скажи, кто оттуда выскочит: девчонка-коза или наследник?
— Наследник, мессир.
— Ты в этом уверен и убежден?
— Светила не лгут.
— Ну, сам-то ты на светило никак не похож. А какому человеку не приходилось лгать?! Мы лжем на каждом шагу, лжем так часто, что ложь стала одним из главных грехов катехизиса. Будь здесь монсеньор Биротон, епископ in partibus Сарселлополисейский, он бы тебе подтвердил мои слова. А тебе сейчас врать выгодно. Ты нашел себе здесь приют и пропитание и живешь на мои денежки припеваючи. Тебе, верно, кажется, что ты напал на простофилю неотесанного, доверчивого, как баба (жест в сторону Руссулы), ан нет, ты стоишь перед лицом благородного сеньора, который только что провел шесть месяцев при Дворе, в столичном городе Париже, и брал слово на заседаниях Генеральных Штатов[55], а уж коли брал, то пусть теперь попробуют отнять! — короче говоря, пошел вон, Дюпон!
