Вильму Перссон хоронили двадцать восьмого апреля в десять часов утра. Яльмар Крекула был в числе тех, кто провожал ее в последний путь. Ради такого случая он даже отыскал в шкафу темный костюм, в который, однако, так и не смог втиснуться.
Сегодня утром он брился перед зеркалом и думал, что этого он уж точно не вынесет, что силы его на исходе.
Потом Яльмар, стоя за кухонным столом, съел целый батон скугахольмского хлеба, намазанного толстым слоем масла. Позавтракав, он успокоился. Теперь его сердце билось тише.
И вот сейчас, у могилы, он чувствует себя неловко в своем камуфляжном костюме. Хорошо, что хватило ума не надеть спецовку! Вокруг стоит много молодых людей и девушек с розами в руках. Девушки в черных платьях, с пирсингом, у кого в брови, у кого в носу, у кого в губе. На лицах у многих лежит грим, однако он не может скрыть ни здорового блеска их кожи, ни румянца на щеках.
«Как они молоды! — восхищается Яльмар. — И Вильма тоже была такой».
Прах ты есть и в прах обратишься.
Мама Вильмы приехала из Стокгольма и рыдает во весь голос. «Боже!» — восклицает она снова и снова. Ее поддерживают с обеих сторон сестра и кузина.
Анни сморщила лицо и напоминает сейчас сухой осенний лист. Но такое впечатление, что для ее горя здесь не осталось места. Все видят лишь маму Вильмы и слышат только ее крики и плач. Яльмару становится обидно за Анни. Ему хочется увести мать Вильмы куда-нибудь подальше, чтобы старушка тоже могла поплакать.
Вильма лежит в гробу.
В голове у Яльмара теснятся разные мысли. Он должен уйти отсюда как можно скорей, пока не разрыдался у всех на глазах. Совсем недавно щеки у Вильмы были такими же розовыми, как и у девушек, что стоят сейчас вокруг ее могилы. У Крекула нет сил смотреть на молодых. Он знает, что они думают, когда ненароком встречают его взгляд: «Урод, толстяк, педик».
Совсем недавно Вильма сидела за столом на его кухне. Волосы — рыжие, как и у ее мамы, бабушки, прабабушки, Кертту и у всех женщин в их роду, — падали ей на плечи по обе стороны лица, пока она мучилась над задачами по математике. Она ничем не выделяла Яльмара среди своих прочих знакомых, разговаривала с ним, как и с любым другим.
Потом же…
Он до сих пор видит ее пальцы сквозь лед. Только сейчас они стучат о крышку гроба или, вернее сказать, хотят пробить его собственный череп с внутренней стороны.
«Чушь, — успокаивает себя Яльмар. — Ее не видно в гробу».
На поминках он один за другим поглощал пирожки и бутерброды. Заметив, как на него глазеют люди, представил, что они сейчас думают: «Неудивительно, что он такой толстый».
«Пусть смотрят, — вздыхал он, отправляя в рот куски сахара, которые скрипели у него на зубах и тут же таяли. — Мне уже легче». Еда успокаивала Яльмара.
Инспектор криминальной полиции Томми Рантакюро сидел на корточках во дворе Хьорлейфура Арнарсона и гладил Веру. Завидев Анну-Марию и Ребекку, остановивших свой снегоход неподалеку от дома, инспектор встал и направился к ним.
— Она категорически отказывается уезжать, — кивнул он в сторону собаки.
Тут Анна-Мария с неудовольствием заметила, что коллеги поставили свой снегоход слишком близко к крыльцу.
— Отгоните машину, — сказала она Томми. — Вы уничтожите следы, которые могут найти здесь криминалисты. Сколько человек прикасалось к дверной ручке?
Рантакюро пожал плечами. Анна-Мария решительно направилась к дому. Ребекка подошла к собаке.
— Милая моя, — обратилась она к Вере, поглаживая ее по груди, — тебе нельзя здесь оставаться, понимаешь?
— Ее придется усыпить, — вздохнул Томми, и Ребекка поняла, что он прав.
Она взяла пальцами треугольное ухо Веры; оно было мягкое и стояло торчком, в то время как другое висело. Собака была белая с черными пятнами, одно из которых окружало глаз.
— Что это за помесь? — спросила Ребекка.
Вера несколько раз высунула язык — признак доброго расположения. Ребекка, подражая ей, облизала уголки губ. Она хотела показать Вере, что тоже хорошо к ней относится.
— Узнаешь меня? — спросила она.
Конечно, та узнала.
— Она умная, как бордер колли, — ответила Ребекка Томми. — Обрати внимание на ее взгляд. Она не воспринимает как угрозу, когда ей смотрят в глаза. Ведь так, девочка? — обратилась она к Вере. — В то же время дружелюбна, как лабрадор. Я о ней позабочусь, — Ребекка слышала свой голос как бы со стороны, все еще плохо представляя себе, о чем говорит. — Если найдется какой-нибудь родственник, который захочет ее взять, вы знаете, где она…
«Монс сойдет с ума» — вот первая мысль, мелькнувшая в голове Ребекки.
— Отлично! — обрадовался Томми. — Интересно, как ее зовут?
— Вера, — ответила Ребекка. — Это сказал мне Хьорлейфур.
— Ага! — воскликнул Рантакюро. — Так это ты вчера приезжала сюда с Меллой? Свен-Эрик был недоволен, и я могу его понять.
На кухне инспектор Стольнакке разговаривал с Ёраном Силльфорсом.
Хьорлейфур лежал на спине у входа в кладовку на кухне. Рядом с ним валялась опрокинутая стремянка. Дверь одного из шкафчиков в кладовке была открыта. На полу стояли два рюкзака.
— Что за черт! — выругалась Анна-Мария, переступая порог кухни. — Почему вы здесь топчетесь? Криминалистам это не понравится. Дом нужно оцепить.
— Ты явилась учить меня? — накинулся на нее Свен-Эрик.
— Ты предпочел бы, чтобы я вообще не появлялась здесь, — огрызнулась Мелла. — Я услышала о Хьорлейфуре от Сони.
— А я услышал от Ёрана Силльфорса, что ты допрашивала Хьорлейфура, — парировал Стольнакке. — Конечно, тебе не пришло в голову поделиться своими планами с коллегами на вчерашней летучке.
Силльфорс молчал, глядя то на Меллу, то на Свена-Эрика.
— Хьорлейфур звонил мне вчера после встречи с вами, — наконец сказал он. — Я сам давал ему телефон с контактной картой. Он ведь всегда полагал, что пользоваться мобильником опасно для жизни…
Силльфорс перевел глаза на труп Арнарсона, как бы подтверждающий правоту этого мнения.
— Простите, — опомнился Ёран. — Иногда слова вылетают раньше, чем успеваешь их обдумать. Но Хьорлейфур действительно не хотел покупать телефон. Однако я решил, что эта штука может оказаться ему полезной, если вдруг в один прекрасный день старик сломает ногу. Во всяком случае, не займет много места в каком-нибудь ящике. Я выбрал подходящий тариф, это обошлось недорого. Иногда, если покупаешь мобильник, в придачу дают еще что-нибудь, чуть ли не велосипед. Конечно, при этом надо подписаться и на их рассылки… Но я решил, что стоит принести кое-какие жертвы ради ближнего. Тем более что Хьорлейфур давал нам мед и мазь от комаров. Не то чтобы мне особенно нравилась эта мазь… И вот вчера он воспользовался моим подарком и позвонил мне. Рассказал о вашем визите и спросил, что я такого наговорил полицейским. Я его успокоил. Что вы на это скажете? И вот сегодня утром я решил навестить Хьорлейфура и уверить его, что мы не думаем о нем ничего плохого… Приезжаю — собака лежит у порога, дверь нараспашку. Я сразу понял: что-то случилось.
