Арнарсон не обращает внимания на лай собаки, она ведь то и дело подает голос: увидит ли лису, белку или если вдруг свалится с дерева ком снега. Глупая старушка!
И только заслышав стук входной двери и шаги в доме, Хьорлейфур понимает, что удостоился визита гостей. Он поднимает глаза и видит двоих мужчин посреди кухни.
— Мы слышали, Хьорлейфур, — говорит один из них, — ты разговаривал с полицейскими?
Разглядев, кто к нему пожаловал, Арнарсон хочет бежать, но тут же понимает, что некуда. Говорит только один из вошедших. Второй, огромный и толстый, стоит молча, опершись на дверной косяк.
— И что же ты им рассказал? — продолжает спрашивать тот, что поменьше. — Что их интересовало? Отвечай!
Хьорлейфур прокашливается:
— Их интересовала молодая пара, что пропала прошлой осенью. Были ли они на озере, не видел ли я чего…
— А ты видел? Что ты им сказал?
Хьорлейфур молчит, все еще стоя на коленях и перебирая вещи.
Только сейчас Туре замечает эти два ярких нейлоновых рюкзака. Наверняка они не принадлежат Арнарсону. Тот использует только старые сумки, какие носят военные, или те, что сам сшил из кожи.
— Ты нашел их возле озера, — говорит Туре, уставившись на рюкзаки. — Не так ли? Признавайся, старый черт!
— Я вовсе ничего такого не думал, — мямлит Хьорлейфур, — там никого не было, кто бы…
Большего он сказать не успевает. Туре Крекула берет из кучи возле печки полено и, держа его обеими руками, как биту, опускает на голову Хьорлейфура.
Я слышу, как трещит череп старика. Потом вижу, как его тело с глухим стуком падает на пол. Весь лес дышит сейчас ужасом. Земля трясется, словно пропитавшись кровью, которая сейчас здесь пролилась.
Собака замирает во дворе, шерсть встает дыбом на ее спине. Потом она ложится в снег не в силах войти в дом своего хозяина, несмотря на то что братья так неосторожно оставили дверь открытой.
Повсюду пахнет смертью. Березы гнутся под ветром, птицы кричат. И только ни о чем не подозревающие полевки беззаботно снуют под снегом. Они не понимают.
Я же остаюсь на удивление равнодушной. Хотя мне ведь это знакомо.
Яльмар Крекула отходит от двери.
— Зачем? — спрашивает он брата.
Нога Арнарсона дергается в предсмертных судорогах.
— Не будь бабой, — отвечает Туре. — Лучше надень перчатки, нам нужно немного переставить здесь мебель.
Двадцать восьмое апреля, вторник
— Почему ты не отвечаешь на мои звонки? — раздался недовольный голос Монса Веннгрена в трубке.
Ребекка Мартинссон подкатила офисный стул к двери и закрыла ее ударом ноги.
Иногда я не отвечаю на звонки, ты знаешь.
— А ты знаешь, что я об этом думаю! — зарычал Монс. — И если я звоню тебе на мобильный, то не для того, чтобы ты в очередной раз откладывала разговор.
— Но я же работаю, — терпеливо пояснила Ребекка. — Как и ты, Монс. Иногда, когда я тебе звоню…
— Но в таких случаях я тебе перезваниваю при первой возможности.
Ребекка замолчала. Она хотела перезвонить ему, но действительно забыла. Или просто не нашла для этого сил. Она работала допоздна, потому что днем ездила с Анной-Марией к Хьорлейфуру Арнарсону. Потом Сиввинг пригласил ее на ужин, так что, возвращаясь домой, она засыпала на ходу. Ребекка должна была позвонить Монсу и рассказать ему про Хьорлейфура. Как он бегает по лесу нагишом и как хотел угостить ее экологически чистыми яйцами, которые способствуют фертильности. Это рассмешило бы Монса.
— Я не понимаю тебя, — продолжал Веннгрен. — Ты играешь со мной? Далеко не отпускаешь, но держишь дистанцию? Я сыт твоими играми по горло.
— Ты знаешь, что это не так, — ответила Ребекка.
— Я ничего не знаю, — возразил Веннгрен. — Я вижу, ты хочешь надо мной власти.
«Ты знаешь, что этим меня не взять, — мысленно обратилась к нему Ребекка. — Я просто отстранюсь, охладею к тебе — вот все, чего ты добьешься».
— Прости, но это не так, — заверила она его вслух. — Сейчас я действительно не в лучшей форме. Ты очень милый, Монс. Рада, что ты позвонил мне.
Веннгрен замолчал.
— Тогда приезжай ко мне, — сказал он наконец, — если считаешь, что я милый.
— Я не могу, и ты это знаешь.
— Но почему? Ты тоже можешь стать совладельцем бюро, Ребекка, а тратишь свои силы на работу в прокуратуре. Я не могу переехать к тебе, ты знаешь.
— Да, — согласилась Ребекка.
— Но я хочу быть с тобой, — продолжал Монс.
— Я тоже, — ответила Ребекка. — Почему бы нам не оставить все как есть? Мы ведь и так часто встречаемся.
— Но дальше так продолжаться не может.
— Почему? Так живут многие, — недоумевала Ребекка.
— Это не для меня, — вздохнул Веннгрен. — Я хочу быть с тобой все время. Я хочу каждое утро просыпаться рядом с тобой.
— Но если я буду работать в «Мейер и Дитцингер», мы уж точно рассоримся.
— Давай!
— Я серьезно. Назови хоть одну женщину в бюро, с которой у тебя хорошие отношения.
— Тогда работай прокурором здесь, в Стокгольме… Но нет, тебе этого не надо. Сейчас ты чувствуешь себя прекрасно: держишь меня на коротком поводке и отвечаешь мне по телефону, когда захочешь. Если, конечно, не завела себе кого-нибудь еще. Я понятия не имею, что ты делала сегодня вечером.
— Даже и не думай об этом! Сегодня я ужинала с Сиввингом.
— Это ты так говоришь…
Голос Монса все еще звучал, когда дверь приоткрылась и в кабинет заглянула Анна-Мария. Ребекка покачала головой и показала на телефон в знак того, что она занята. Но Мелла протянула ей клочок бумаги, на котором было написано крупными буквами: «ХЬОРЛЕЙФУР МЕРТВ».
— Извини! — закричала Ребекка в трубку. — Заканчиваем. У нас здесь, похоже, что-то случилось.
Монс был вынужден прервать свой нравоучительный монолог.
— Не волнуйся, — успокоил он Ребекку. — Я не собираюсь тебе навязываться.
Он подождал еще несколько секунд, надеясь, что она что-нибудь ему ответит. Но Ребекка молчала, и Монс повесил трубку.
— Проблемы с парнем? — спросила Анна-Мария.
Ребекка поморщилась.
— Что ж, сейчас нам не до мужчин, — продолжила Анна-Мария, не дожидаясь ответа. — Я появилась в участке две минуты назад и тут же услышала от Сони, которая работает за регистрационной стойкой, что Ёран Силльфорс нашел Хьорлейфура мертвым. Свен-Эрик и Томми Рантакюро уже выехали. Странно, что они меня не оповестили, но, признаться, это меня волнует меньше всего.
«Плохо, что я не сказала вчера Свену-Эрику, что собираюсь к Арнарсону, — подумала Анна-Мария. — Теперь он страшно разозлится».
