– На самом деле очень плохо.
– Как это? Обследование закончено? Его уже начали лечить?
– У него сильное внутреннее кровотечение. Нужна операция, но… не все так просто.
– А что тут сложного – сделать операцию, мы же в больнице! – возразил Поло. – Свободных хирургов, что ли, нет?
– Хуже, – ответила Алина, подавив рыдание. – Хирурги-то есть, но нет крови для переливания. В общем, недостаточно.
Она сползла на пол по стене.
– Наверное, он умрет.
Поло побледнел.
– Умрет?
– У него нулевая группа с отрицательным резусом. Даже запасы остальной крови почти на исходе. Что уж об этой говорить…
Только этого не хватало для завершения дня.
Поло бросил на меня самый испытующий взгляд, который приберегает для крайних случаев.
– Мама.
– Нет, Поло.
– Пожалуйста.
– Вздор. Ему наверняка понадобится много…
– Откуда тебе это известно, мама? А вот если не попытаться, он умрет – это единственное, что мы точно знаем. Надо решаться скорее.
– Ты несовершеннолетний… несовершеннолетние не имеют права…
– Вопрос жизни и смерти, мама, это может сработать. Мы попробуем их убедить, пожалуйста.
– О чем вы? – спросила Алина.
– Обо мне, – сказал Поло. – У меня нулевая группа и отрицательный резус.
– О Боже, – вздрогнула Алина. – Вы уверены?
Пожалуй, да. Когда рожаешь раньше срока в шестнадцать лет на задах родильного зала бельгийской клиники и обнаруживаешь по случаю свой отрицательный резус, быстро учишься в этом разбираться. Начинаешь спрягать группу крови с резусом лучше, чем глагол в изъявительном наклонении настоящего времени. И следишь за своей следующей беременностью как за молоком на огне, а не ждешь первого приступа аппендицита, чтобы забеспокоиться о группе крови своего ребенка. Результат: у Поло отрицательный резус. И не просто отрицательный, а нулевая группа, Rh отрицательный.
Как заметила в то время лаборантка: мальчик такой красивый, обязательно что-нибудь должно было оказаться не так!
Когда ты родился, Поло, у меня мелькнула короткая мысль о том, другом, о моем несостоявшемся ребенке. Я подумала, что вы вдвоем, быть может, составили одно целое. Что судьба одарила тебя всем вдвойне. Разве я не любила тебя потом в два раза сильнее?
– Мама, надо предупредить врачей. Не будем терять время.
Не хочу, чтобы тебя касались, Поло. Я отказываюсь, не вынесу, чтобы тебя прокалывали, выкачивали кровь, опустошали – это сильнее меня.
– Мама, у нас нет выбора.
– Он умрет, – повторяет Алина, заламывая руки. – Это правда, нулевая группа, резус отрицательный?
– Мама, очнись. Если мы не попытаемся, будем жалеть об этом всю нашу жизнь.
Вот это хороший довод, Поло. Я слишком много накопила того, о чем жалею. И речи быть не может, чтобы добавить сюда еще что-то, а потом тащить это на себе. Мы пойдем предупредить врачей, я дам свое согласие, но только осторожнее, немножко, не слишком усердствуйте, а, доктор? Возьмите только строгий минимум, ни капельки больше, клянетесь?
Все прошло очень быстро. Они забрали Поло, а Алина осталась со мной. Она была подавлена.
– Давно знаете Тома? – спросила я наудачу.
– Более-менее. Честно говоря, я уже не уверена, что вообще кого-либо знаю, кроме самой себя. Да и насчет себя уже ни в чем не уверена.
– Вы тоже?
– Представьте, еще сегодня утром, – продолжила Алина, – я считала себя единственной любовью одной женщины. А днем обнаружила, что у нее двойная жизнь: Том.
– А.
– Еще сегодня утром я считала, что Том серьезно болен, а он был здоров как бык. И вот вечером – он уже умирающий. Поставьте себя на мое место. У меня впечатление, что в каждую минуту мир может рухнуть и воссоздаться заново, но уже по-другому.
– Мне знакомо это чувство, – сказала я.
– Это меня пугает, – прошептала Алина. – И к тому же не знаю почему, но чем ближе Том к смерти, тем ближе к нему я себя чувствую. И при этом дальше от всего остального.
Она дрожала.
Я погладила ее по голове.
– Позволь всему выгореть побыстрее. Сама увидишь, скоро ты перестанешь бояться следующей минуты.
Royal Albert Hall
С тех пор как Мартен возглавил больницу, ему добавили вторую ассистентку. Первая, Бьянка, взяла на себя в основном его расписание и запись пациентов. Вторая, с милым именем Мелизанда, помогала ему готовиться к совещаниям, организовывала его передвижения и подмены, иногда выписывала за него некоторые рецепты. Бьянка, очень молодая, была замкнута и терялась перед больными. Говорила, опустив голову и запинаясь, когда надо было произнести неприятные слова, например опухоль или рецидив. А Мелизанда наоборот, закаленная годами опыта и вооруженная стальным характером, не боялась ни шутить с пациентами, ни хладнокровно затрагивать самые щекотливые темы.
Встречаясь время от времени, мы были неплохо знакомы. Я чувствовал, что она испытывает ко мне некоторую привязанность, и это было взаимно. Мы с ней даже затеяли одну очень личную игру, в тот день, когда Мартен мне представил результаты первого сканирования: характерные изображения, которые врачи называют «отрывом воздушного шара».
Мелизанда была в кабинете, когда прозвучали роковые слова.
– Надо же, – улыбнулся я, – не знал, что медицинский жаргон до такой степени метафоричен! Скажите-ка, а много у вас выражений такого же калибра?
– Фонтанообразная рвота, клубок дождевых червей[10], – ответила Мелизанда под укоризненным взглядом Мартена.
Придя на следующую встречу и увидев, что она погружена в профессиональный справочник, я шепнул ей на ухо:
– Соловей дубильщиков.
– Простите?
– Кожные повреждения в виде птичьего хвоста, характеристика ремесла. В стародавние времена, конечно. А у вас что?
Она вежливо покачала головой: ах, господин Фён, раз вы так, то берегитесь, вам меня не одолеть.
Игра длилась долго, по мере моих посещений. Я к ней готовился, сидел над книгами, она тоже.
– Болезнь влюбленных.
– Парашютообразный клапан.
– Синдром Питера Пена.
– Синдром Пиквика.
– Мюнхаузена!
– Ундины!
– Пинок Венеры!
