— Она влюбится в ковбоя? — изумилась Клэр.
— Нет, не в Хейса. Его зовут Хейс, и он очень даже ничего, надо сказать. Нет, в его рубашку. В эту ужасную, отвратительную, кошмарную рубашку. Линни восхитится и обзавидуется. Ей сразу захочется такую же.
— Господь сказал: «Не завидуй», — заметила Клэр.
— Вот и скажешь это Линни, — предложила Корнелия.
— Я могу задать вам личный вопрос? — спросила Клэр.
Корнелия печально улыбнулась.
— Это будет справедливо, — сказала она. Клэр не очень поняла, что она имеет в виду, но все же решила спросить.
— Вам не обязательно отвечать, но мне интересно — вы учились в колледже?
— Угу, — сказала Корнелия. — В колледже и два месяца в аспирантуре.
— Вы ведь кажетесь очень умной, — заметила Клэр.
— Я действительно довольно умная. Но не сногсшибательно умная.
— Это хорошо. Потому что кто захочет, чтобы его сшибали с ног? Я не захочу, — сказала Клэр. Ей было приятно и легко разговаривать в таком тоне с Корнелией. Может быть, дело было во взрослой одежде. Или в том, что она изо всех сил старалась поддержать разговор и говорила о вещах, о которых когда-то думала.
Корнелия от души рассмеялась.
— Есть еще одна часть у этого вопроса, но вам совершенно не обязательно на нее отвечать, — сказала Клэр.
— Если я такая умная, то почему работаю здесь и подаю кофе компании претенциозных, самовлюбленных типов?
— Я не собиралась говорить про типов, — призналась Клэр.
— Потому что ты слишком хорошо воспитана, — рассмеялась Корнелия, затем снова стала серьезной. — Когда мне было на несколько лет больше, чем тебе сейчас, я влюбилась в один фильм. Видела «Филадельфийскую историю»? — Клэр отрицательно покачала головой.
— Ну, теперь мы знаем, что идет первым номером в списке того, что Клэр следует посмотреть. Именно поэтому я и приехала в Филадельфию. Разве не смешно? — спросила Корнелия. Она говорила легким тоном, но Клэр чувствовала, что ответ на него ее действительно интересовал.
— Нет. Возможно, у вас не было причины поехать куда-нибудь еще, а сюда была, вот вы и приехали, — сказала Клэр.
— Совершенно верно. Действие фильма на самом деле происходит вовсе не в Филадельфии, но я все же решила рискнуть. После того как я бросила аспирантуру, я не знала, что делать. Мне хотелось общаться с интересными людьми, в интересной обстановке. Но я струсила и поехать в Нью-Йорк или Париж не рискнула, вот и устроилась на работу в кафе, куда приходят оригинальные люди из разных занимательных мест, — объяснила Корнелия.
— Разумно, — согласилась Клэр.
— Ты очень славная девочка, Клэр. Я приехала сюда и вскоре стала менеджером и уже не представляла себе, что можно куда-то переехать.
— Вы думаете, что останетесь здесь? — спросила Клэр.
— Нет, я так не думаю. Но я не знаю, что буду делать дальше. Я люблю работать, мне нравится делать то, что у меня хорошо получается. Дело в том, что у меня нет никакого призвания. Пока, во всяком случае. — Корнелия надула щеки, затем с шумом выпустила воздух. — Если что-нибудь придумаешь, не забудь сказать мне.
— Обязательно, — торжественно пообещала Клэр. Корнелия улыбнулась и вскочила, чтобы поприветствовать женщину, которая только что вошла в кафе.
Клэр обернулась и увидела женщину в длинном коконе-пальто винного цвета, шляпе, как у Шерлока Холмса, шарфе всех цветов радуги и высоких резиновых сапогах, в каких мужчины ловят форель. Сапоги были ядовито-желтого цвета. Она выглядела так, будто явилась с четырех съемочных площадок, а не с одной.
— Линни, — сказала Корнелия девочке. — Кстати, насчет сногсшибательного.
Линни, замерев у дверей, осмотрелась и остановила взгляд на Корнелии.
— Нет, ты, наверное, шутить изволишь! — крикнула она.
Корнелия жестом пригласила ее пройти. Линни вошла и протопала через комнату, на секунду приостановившись, чтобы оглядеть красно-белую рубаху Хейса. Корнелия взглянула на Клэр, и брови ее взлетели.
Когда Линни плюхнулась на стул рядом с ней, Корнелия сказала:
— И не начинай. Насчет рубашки.
— Вот еще! — воскликнула Линни. — А ты, должно быть, Клэр. — Клэр кивнула.
— Ничего себе сапожки. Мне надо возвращаться за стойку, — сказала Корнелия. — Но не смей обо мне ничего рассказывать, пока меня нет. И, Клэр, подсаливай все.
Линни пододвинула к Клэр большую солонку с белым порошком.
— Милости просим, — сказала Линни, мило улыбаясь.
— Это сахар, — поправила ее Корнелия и повернулась, чтобы уйти. Клэр положила ладонь на ее руку, Корнелия посмотрела на нее и тут же присела, чтобы ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Клэр.
— Барселона, — тихо сказала Клэр. — Мы были в машине, и она плакала, потом остановилась, чтобы высадить меня. Я долго шла, пока совсем не стемнело. И какие-то подростки подвезли меня до дома. Но у нее были два билета. До Барселоны. Она хотела полететь туда на Рождество. Может быть, туда она и отправилась. — Корнелия выслушала Клэр, не шевелясь. Потом погладила ее по лицу и кивнула.
— Хорошо. Спасибо. Это определенно поможет. Ты смелая девочка. — Она поцеловала ее в лоб, что удивило Клэр и, похоже, удивило саму Корнелию. Но Клэр решила, что это нормально, и улыбнулась — не беспечно и весело, но так, как она улыбалась раньше и не улыбалась уже очень давно. Во всяком случае, улыбка показалась ей настоящей.
Оставшись с Линни, с ее шляпой и сапогами и почти обычными серым свитером и джинсами, обнаружившимися под чудовищным пальто, Клэр смутилась.
— Теперь, когда она ушла, это зловредное насекомое, скажи мне, что ты думаешь о красной рубашке ковбоя? Честно, просто блеск, верно? — Линни наклонилась к ней поближе с таинственным видом.
Клэр еще раз взглянула на рубашку и сказала:
— Ну, если она вам так нравится, стоит спросить у него, где он ее взял.
— Очень дипломатично, мисс, — сказала Линни, — я, пожалуй, так и поступлю.
— Его зовут Хейс, — подсказала Клэр.
— Ну разумеется, его зовут Хейс, — простонала Линни. — В этом заведении нормальных имен не встретишь.
На столе перед Клэр и Линни появились сливочный рожок, фруктовый торт с невообразимо идеальными вишнями сверху и пушистый шоколадный круассан, чашка какао для Клэр и кофе с пышной пенкой для Линни. Клэр оглянулась и заметила хрупкую фигурку Корнелии, скрывшуюся за стойкой.
— Кормилица наша, — сказала Линни. — От матери своей унаследовала. Обе они придерживаются философии, что все беды мира можно вылечить сытной и вкусной едой, хотя Корнелия скорее всего в этом не признается.
— Значит, у нее все же есть мама, — задумчиво произнесла Клэр.
