* * *
Володька шел по улице, вяло поддавая ботинком по тонкому слою свежевыпавшего снега. Настроение у него было прескверным, потому что, как ни крути, насущные проблемы все равно придется решать, а проблем с каждым днем становилось все больше, и самая главная из них на настоящий момент – где раздобыть денег.
Тем жалким грошам, которые он взял в счет своего существования у матери, они с Катькой быстро приделали ноги, а ничего нового, по крайней мере на ближайшее обозримое будущее, у него не предвиделось.
Идти домой снова было не только некрасиво, но и бесполезно: зарплату в школе выдавали пятого и двадцатого, это Володька усвоил давно, а сегодня только семнадцатое, а значит, ходи не ходи, все равно пролетишь мимо сада-огорода. Звонить сестре не хотелось: кроме упреков и стенаний о том, какой он подлец и как переживает его предательство бедная мама, он ничего услышать не рассчитывал, а значит, незачем и лезть на рожон, неприятностей и без этого достаточно.
Вот если бы разузнать, где сейчас живет отец, то был бы совсем другой колор. Этот бы понял, недаром сам деранул из семьи, наверное, натерпелся за все эти годы, а теперь рад-радехонек, что догадался вовремя унести ноги. Но где его искать, Володька не знал, а спросить было не у кого.
Да и ладно, встречаться с отцом, если уж быть совсем честным, не очень-то и хотелось. Он тоже по большому счету не подарок. Сказал, что уходит от жены, а не от детей, а уж сколько времени прошло, а от него ни слуху ни духу, как в воду канул. Пару раз он звонил Ленке, он всегда относился к ней лучше, да что об этом говорить, а потом и совсем сгинул, даже ей не звонит.
Рифленые подошвы тяжелых ботинок отпечатывались на свежем снегу, оставляя неясные очертания гусениц игрушечного трактора. Володька и сам толком не знал, куда он шел, просто шел, вот и все, без цели, без настроения и почти без надежды. Ну в самом деле, не идти же ему воровать? Катька права, деньги на дороге не валяются и делиться ими даром никто не намерен. Если бы найти хоть какую-то работу, он бы, пожалуй, согласился даже выходить по ночам, но разовую подработку нужно было еще найти, а это не раз плюнуть, ведь в свои четырнадцать он не имел даже школьного аттестата.
Обновленная земля нежилась под легким пуховым одеялом; дома и дворы, щедро украшенные снегом, были похожи на добротную толстую перину, а ветви деревьев напоминали строительные леса, засыпанные толстым слоем рабочей извести. Низко нагнувшееся небо смахивало на старую подушку, наполненную утрамбованными сбившимися в один комок перьями и готовую разорваться, рассыпав вокруг себя все свое содержимое. В воздухе носился неуловимый аромат, похожий на запах накрахмаленных простыней, и тянуло легким душком колотых грецких орехов.
Незаметно для себя Володька завернул за угол соседнего дома и оказался на небольшой площадочке, отгороженной от автобусной остановки тонким крашеным листом нержавейки. В палатке продавался обычный джентльменский набор: сигареты, шоколадки, всевозможные варианты подделок известных сортов пива, чипсы и прочая дребедень, на которую так падки пассажиры, высматривающие вдалеке долгожданный автобус.
Народа на остановке почти не было, только несколько молодых людей спорили у самого окошечка, какое все-таки пиво предпочесть: только что разрекламированное или опробованное неоднократно.
В маленьком оконном проеме палатки скучал молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати. Подергивая себя за верхнюю губу, где недавно наметились слегка пробивающиеся усики, он близоруко щурил глаза, посматривая за стекло и усиленно зевая. Делать было действительно нечего: у палатки с утра топтались полторы калеки, наскребавшие последние медяки на опохмелку, но ни одного разумного лица так и не мелькнуло, скучища была такая, что перемолвиться словом и то было не с кем.
Увидав Володьку, парень заметно оживился и, приоткрыв окошко пошире, восторженно произнес:
– Нестеров, ты, что ли? – Шмыгнув носом, он практически просунул голову в прямоугольное отверстие рамы. – Ты какими судьбами тут оказался?
– Поперек! – улыбнулся в ответ тот.
Все окрестные ребята звали Серегу не по имени, а по прозвищу, которое приклеилось к нему несколько лет назад, да так и осталось с мальчишкой насовсем. Некоторые знали его только как Поперека, даже не задумываясь, что у парня есть другое имя.
Приклеилось прозвище случайно, в тот день, когда он переехал жить в этот район. Прогуливаясь с собакой перед домом, он неожиданно для себя повстречался с ребятами, возвращавшимися откуда-то из гостей. Увидев новичка, те остановились узнать, кто он такой и надолго ли переехал к ним во двор, но Серега, бывший почти на голову выше всей компании, уловив в словах мальчишек что-то неприятно заносчивое, общаться не захотел. Презрительно фыркнув, он сообщил, что с малышами дела не имеет, а они, судя по всему, еще поперек кровати лежали, когда он уже ходил в школу. Не долго думая, самый низенький из них, но, по-видимому, самый главный, сверкнув в сторону нахального новичка глазами, изрек:
– А ты деловой, как я погляжу, языкастый. Но ничего, языкастый, против лома нет приема, если нет другого лома, мы с тобой еще встретимся, никуда ты не денешься, здесь все подо мной ходят, и ты будешь. – Потом помолчал и, качнув издевательски головой, добавил: – Поперек кровати, говоришь? Ну, так тому и быть, Попереком и будешь, значит.
С тех пор прошло уже несколько лет, все сто раз изменилось, и даже тот мальчик, что дал Сереге обидное прозвище, переехал, но кличка так и осталась, будто бы приклеившись к своему обладателю намертво. Сначала Серега злился, обижаясь почти до слез, потом привык, а теперь прозвище, переставшее его раздражать, казалось даже забавным.
Улыбнувшись до ушей, он состроил на своем добродушном лице уморительную гримасу и сказал:
– Заходи, гостем будешь, а то такая тоска, хоть на луну вой, как будто повымирали все.
– А чего ты в палатке, смена? – сочувственно протянул Володька, открывая дверку и входя в тесное помещение, доверху забитое ящиками и коробками.
– Да подвязался сутки через трое, вот теперь и отбываю трудовую повинность. Чаю хочешь? У меня термос с собой. Сладкий, – опять улыбнулся тот, вытаскивая из-под прилавка серебристую посудину, похожую на небольшой артиллерийский снаряд.
– А чего ты стал таскаться с термосом? – удивленно проговорил Володька, подставляя пластиковый одноразовый стаканчик.
– Да раньше как? – обрадовался возможности пожаловаться на свое существование Серега, наполняя емкость Володьки почти до самых краев. – Раньше было проще: кипятильник в розетку – и на тебе, пей на здоровье, а сейчас – ни-ни, даже думать об этом нельзя. Видишь, все розетки срезали? – И он кивнул головой в тот угол, где раньше помещалась крохотная подставка для электроприбора.
– А кому они мешали? – удивился Володька.
– Понаехало тут всякого Якова – до завязки, и понимаешь, что самое главное, – каждому дай, да не обдели. Это бы и ничего, все равно ж платим всем кому ни попадя, но с пожарниками не было никакого сладу. Эти прямо носом чуяли – чуть воткнешь кипятильник в сеть или там обогреватель какой включишь – они уже здесь: пожалуйте бриться. Вот и выходил у нас кипятильник золотым.
