– Да, он небогат, – протягивала ей чай Маша. – Но это ведь не главное.
«А что тогда главное?» – размышляла ночами Петрова и пила таблетки.
Как водится, именно Петрова заподозрила подвох.
Это произошло, когда Маша принесла на работу фарфоровую кофейную чашку.
– Вася сказал, что из фарфора кофе вкуснее, – улыбнулась она и поставила чашку на стол.
Приготовившаяся было кашлять Петрова поднесла чашку к глазам. Кашля не было.
– А то, что эта чашка – один в один из сервиза твоей матушки, он не сказал? – наконец спросила она.
– Просто похожа, – смущенно пожала плечами Маша. – Мало ли чашек…
Но воодушевленная чистотой легких Петрова осмелела.
– А кто он такой, Вася твой? – наступала она. – И чего это ты его так скрываешь?
– Никого я не скрываю, – пыталась защищаться Маша. – Просто повода как-то не было…
– Повода не было? – кровожадно ухмыльнулась Петрова. – Ну, это не беда! У меня через неделю день рождения, если ты помнишь. Вот и познакомишь меня со своим Василием. В приватной обстановке, так сказать.
– Конечно, познакомлю! – пыталась выдавить из себя улыбку Маша. – Он очень компанейский.
– И не говори, что я не предупредила тебя заранее!
Неожиданно выздоровевшая Петрова так шарахнула дверью, что Машина чашка упала со стола и, описав невообразимую дугу, разбилась.
Вася не позвонил.
Нив этот вечер, нив следующий.
– Что же мне делать? – ломала голову Маша. – Господи, что же мне делать?
Но небеса молчали, и в их молчании было столько презрения, что Маша плакала и пила валокордин.
Разлюбил? Ушел? Оставил?
«Но ведь от любви должно что-то оставаться», – думала она.
Целые дни Маша проводила в поисках доказательства ушедшего счастья. И ничего не находила. Поиск так измотал ее, что к концу недели она слегла. И не понарошку, а по-настоящему. Как будто порожденные Васей женские болячки стеклись к ней и тянули из нее жизнь.
Петрова позвонила точно в субботу.
– Ну что, вы идете? – ехидно поинтересовалась она. – У меня уже гостей полон дом.
– Мы… заболели, – давясь от собственной ничтожности, прошептала ей в трубку Маша.
На другом конце провода у Петровой начался кашель. Но он не испугал ее, а, напротив, придал ей силы. И выходя из дому, Петрова подумала, что, в конце концов, здоровье – дороже всего.
Когда позвонили в дверь, Маша решила, что это мама, и даже не успела испугаться, увидев на пороге Петрову.
– У тебя же гости, – прижалась к стене она.
– Болеете, значит? – оттеснила ее Петрова. – И чем болеете?
– Какое твое дело?! – закричала Маша.
Но Петрова ее не слышала. Истина, поселившаяся в ней, заглушала все остальные шумы и рвалась наружу.
– Хочешь, я скажу, чем вы болеете? – прошипела она. – Ничем вы не болеете. Нет Васи твоего и не было! Ты все придумала, сумасшедшая! Назло мне придумала. Не бывает таких, слышишь? Не бывает!
– Есть, – заплакала Маша. – Есть, есть, есть!
Крупные слезы текли по ее лицу, превращая и без того истеричное «есть» в хроменькое «исть».
– И где он «исть»? – немедленно отреагировала Петрова. – Тут? – И она распахнула дверь туалета. – За толчком спрятался? Или тут? – хлопнула она дверью ванной. – А может быть, в гостиной? – Отпихнув Машу с прохода, влетела Петрова в комнату и остановилась.
Там, в лучах бьющего через капроновую занавесь солнца, на продавленном диване сидел Вася. Солнце доходило до его головы и терялось в волосах. И то ли от самого солнца, то ли от Васиных волос комната была залита ровным теплым светом.
О лени
Культ лени пришел мне в голову совсем недавно, а если быть точной, то вчера.
Все началось с утреннего звонка мамы.
– Чего это ты такая грустненькая? – поинтересовалась родительница и тут же сама себе ответила: – Это все потому, что ты ни хрена, Катя, не делаешь.
– Как это ни хрена? – изумилась я. – Я же вот ребенка ращу, пишу что-то, в носу ковыряю опять же…
– А под кроватью у тебя что? – продолжала любопытствовать мама.
– Золото Ковпака, – немедленно ответила я ей. – Хочешь проверить?
– Я и без проверки знаю, что под кроватью у тебя слой пыли в три пальца толщиной. Так вот, вместо того, чтобы от скуки маяться, лучше бы уборку произвела.
Я положила трубку и вздохнула.
Что-то подсказывало мне, что если я полдня под койкой проползаю, то это ни хрена не добавит мне радости, а вовсе даже наоборот.
От тоски я действительно подошла к кровати и заглянула вниз. Золота там, конечно, не было, но Ковпак бы все равно иззавидовался. Чемодан с инструментами, болтоверт, три десятка банок с консервированными корнеплодами 2001 года выпуска, шкурка от апельсина и весьма меланхоличный носок (судя по запаху, вчерашний). Портить великолепие не хотелось, и поэтому я отправилась читать форум сообщества домохозяек, дабы набраться энергии для подвигов.
После третьего сообщения я поняла, что домохозяйство все-таки не для меня. На форуме предлагалось разгрести поддиванное пространство незамедлительно, а в качестве бонуса сляпать отчет о производимых раскопках для ободрения остальных участниц.
«Поверьте, зная, что пространство под вами (под кроватью) пусто, вы будете чувствовать себя по-другому!»
«Хренасе радости, четвертый год на помойке живу и вполне ничего себя чувствую», – подумала я и заварила кофе.
Кровать укоризненно вздохнула.
Написание отчета о том, что именно я извлеку из-под койки, к подвигам также не располагало. Копить говно – это одно, а составлять реестр накопленного говна – эдак и в Столбовой можно закончить.
Кровать вздохнула еще раз.
– Чего ты скрипишь все? – рассердилась я. – Да, я лентяйка. И горжусь этим!
В конце концов, сколько знакомых мне девочек тратят время на пустяки. Дескать, с утра встала, раковинку потерла, посудку помыла, бельишко погладила, пыльку вытерла, коврики выбила, котиков вымыла, за котиками вытерла, мусорик выкинула, обедик сготовила, выбила коврики еще раз, в памяти – пропылесосить и запечь гусика к ужину, а дальше спи-отдыхай.
И вы мне можете пятьдесят раз рассказать о том, какая эта девочка замечательная и хозяйственная и как у нее все расчудесно, но я свою утреннюю сигаретно-кофейную негу не променяю ни за какие коврижки. И мне по барабану, что человечество в космос летает и в окияне, как какашка, бултыхается. У меня пыль Кинг Сайз. И не колышет.
