Она обвила рукой шею подруги и нежно поцеловала ее за ухом.
— Мне сорок восемь лет, — сказала Шриссула, посмеиваясь. — Тогда у меня тоже была большая грудь, но она сама держала форму. — Они снова одновременно расхохотались. — Волосы натурального рыжего цвета, светло-рыжие, тонкая талия, плоский живот. Даже ноги были почти тонкие!
— Ты казалась, наверное, просто чудом, — сказала Павлина. — Я понимаю твоего мужа!
— Короче… Я сделала аборт в маленькой больнице в Пирее. И после я уже ни разу не смогла выносить ребенка. Я очень хотела, понимаешь…
— Тебя это мучает?
Шриссула посмотрела на Павлину. Слова застряли у нее в горле. Наконец она дернула плечом, как бы говоря: «Да какая разница?»
Потом перевела дух и продолжила свой рассказ. У нее случилось четыре выкидыша. Во время последнего она чуть было не умерла, и они решили, что Яннис теперь будет пользоваться презервативами.
— И все-таки мы были счастливы, — продолжила Шриссула. — Я каждый день видела отца, с сестрой мы тоже часто встречались, двоюродные братья хорошо ладили… Часто мы очень весело проводили время вчетвером. Мирто, работавшая билетершей в кинотеатре «Рекс», я тебе говорила, смотрела один фильм за другим. Сентиментальные истории… Она извлекала из них уроки мудрости, смешившие нас до слез. Хорошо мы жили. Яннис стал гораздо мягче по характеру, работа у него спорилась, все его знали и уважали. А потом произошел несчастный случай. И все изменилось.
— Что же случилось?
— Знаешь, сколько весили поступавшие в мастерскую большие куски мрамора толщиной в пятьдесят или шестьдесят сантиметров?
— Сколько?
Погруженная в воспоминания, Шриссула ответила не сразу.
— Ну так сколько? — принялась настаивать Павлина: ей вдруг стало очень интересно.
У Шриссулы сильно забилось сердце, когда она начала рассказывать о работе с мрамором. Прибывавшие в мастерскую мраморные блоки весили по полторы, а некоторые и по две тонны. Их обматывали ремнями и цепляли к блокам, которые ходили по двадцатиметровым стальным балкам, подвешенным к потолку, от входа в глубь мастерской. По ним глыбы мрамора доставлялись к камнерезке, огромной пиле, которую Яннис отыскал в Румынии в совершенно плачевном состоянии и сам полностью отремонтировал.
— Он научился чинить машины?
— Он умел делать все, что касалось его работы, — ответила Шриссула. — Абсолютно все.
— И мой отец умел все, что касалось рыбной ловли, я говорила тебе?
— Ты говорила…
— Ну и что дальше?
— Когда мраморный блок помещался в машину, ремни убирали, а мрамор разрезали на куски нужного размера, в основном это были плиты толщиной два или три сантиметра. Для получения плиты толщиной в один сантиметр использовались машины поменьше, с ними во всех мастерских работали. А вот большие, толстые плиты — это другое дело. Я помню, с каким волнением Яннис, да и все остальные смотрели, как необработанный кусок камня превращается в безукоризненные, прекрасные плиты. В сущности, эти большие плиты в три-четыре квадратных метра и обеспечивали нам хлеб насущный. Настоящее чудо.
— Мой отец тоже в основном зарабатывал на крупной рыбе, на дорадах в семь-восемь килограммов, они приносили в три или четыре раза больше доходу, чем семь-восемь килограммов мелких окуньков.
— И с мрамором то же самое. Камнерезная машина для больших плит позволяла брать крупные заказы от министерств, от судовладельческих фирм, понимаешь, в чем дело? А если речь шла о столе или о книжном шкафе, Ерассимос украшал изделие великолепной резьбой. И мрамор превращался в шедевр…
— Ну, и что дальше?
Шриссула с удивлением поймала на себе любопытный взгляд Павлины. Впервые после родов в глазах у нее появился интерес к чему-то. Павлина с нетерпением ждала ответа. Шриссула колебалась. Ей вдруг захотелось сказать: «Посмотри-ка, Павлина моя, насколько тебе стало лучше! Радуйся!» Но она не решилась открыться, утаила свое волнение и продолжала:
— Однажды, двадцать второго июня… Эту дату никогда не забуду — вся жизнь переменилась. Яннис подталкивал рукой кусок мрамора, скользившего по рельсам. Он едва касался его. Ремень лопнул. Раздался страшный, оглушительный звук. Мы все побежали к Яннису. На его правую руку упал блок весом в две тонны. Он лежал под камнем, не мог пошевелиться, а его рука была расплющена, как прессом.
Шриссула замолчала и несколько раз погладила Павлину по голове.
— У него отняли руку, если можно так выразиться. Руки больше не было от самого плеча… Работать с мрамором он уже не мог. Резчик без руки — это не резчик.
— И что же дальше случилось?
— После выздоровления Яннис приходил в мастерскую, разговаривал, ходил по клиентам. Но он погрузился в такую глубокую депрессию… А с течением времени стал злым, резким.
— Даже с тобой?
— Особенно со мной.
Шриссула замолчала и снова предалась воспоминаниям. Павлина ждала. После долгой паузы Шриссула вновь заговорила:
— На самом деле он стал злым со всеми. С двоюродным братом, с моим отцом, даже с клиентами. К концу года мой отец решил уйти из мастерской. Еще один рабочий, такой же, как и мы, грек из Турции, из Саммуна, где выращивают табак, тоже решил уйти. Все отвернулись от Янниса. Но, надо сказать, он сделал для этого все возможное. Все разладилось в его жизни, не то что раньше.
— Он тебя бил?
— Нет, Павлина. Никогда. Ни разу. Но он больше не хотел заниматься со мной любовью. Он не хотел никуда ходить. Он не хотел принимать заказы от клиентов. Он говорил, что теперь настал черед Ерассимоса, а сам он уже достаточно для мастерской сделал. Через полтора года после несчастного случая мастерская закрылась. Мы с Яннисом развелись. Моя сестра уехала с мужем в Швейцарию, в Женеву. Двоюродный брат ее мужа работал там в мастерской по обработке мрамора. В Швейцарии никто, кроме итальянцев, не умел обрабатывать мрамор. Война закончилась, и один из рабочих вернулся на родину. Я осталась одна, разведенная…
— Ты была очень красивая…
Шриссула грустно улыбнулась. Может быть, и очень красивая, но знакомство с ней казалось многим совершенно нежелательным… Женщины считали ее опасной, а мужчины — доступной. А ей нужно было как-то зарабатывать себе на хлеб. Как раз в то время муж госпожи Катины открыл гостиницу «Лидо». Среди клиентов преобладали американские и английские офицеры оккупационной армии, а также артисты. Вассо Манолиду, одна из дочерей владельца гостиницы, та, что отправила Павлину к профессору Анастопулосу, уже в ту пору была популярной актрисой. Она жила в гостинице со своим мужем и импресарио Критасом, человеком очень красивым, тоже очень известным и амбициозным… В гостинице вечно мелькали звезды Национального театра — Мелина, Горн, Мари Арони… Все эти знаменитости, как ни в чем не бывало, пили вместе кофе… Гостинице требовался бухгалтер. Шриссула обратилась к администратору.
