Глория улыбалась. Она крепко сжимала фотографию. Рука дрожала. Я ничего не спрашивала. Это были ее родители, а девочка на канате — никто иной, как она сама.
Когда мы с мамой ушли, Глория лежала с закрытыми глазами, прижав фотографии к груди.
В тот день мама так и не смогла учинить Заку допрос. На часах было уже семь, а он еще не вернулся домой. Мама с ума сходила от волнения. Она думала, что Зак боится возвращаться, и все время ругала себя, что ничего не замечала. И говорила, что во всем виновата она. Потом она позвонила папе в Мальмё, но тогда оказалось, что во всем виноват он. Она кричала, что ему нет дела до сына, что поэтому у Зака и начались неприятности. Что Заку слишком не хватало отца.
— Мальчику нужен отцовский пример! — кричала она.
Я закрылась в нашей комнате. Терпение было на пределе. Я посмотрела в окно и подумала, что можно сбежать. Можно сесть на велосипед и поехать к Альфреду — здорово было бы с ним увидеться. Но вдруг я вспомнила, что уже слишком Поздно. Что я увижу только истоптанную траву и пустоту. Может быть, я нашла бы место, где Альфред всего несколько дней назад угощал меня завтраком в своем вагончике. Всего несколько дней назад! А кажется, будто в другой жизни. До того, как все произошло.
Когда мама открыла дверь, я лежала на кровати Зака.
— Что ты делаешь? — беспокойно спросила она.
— Скоро нам понадобятся новые кровати, — сказала я.
— Я бы не смогла спать здесь, внизу…
Не знаю, почему я заговорила о кроватях, в ту минуту это было не самое важное. Потом я, наконец, посмотрела на маму. Она прислонилась к косяку.
— Надо забрать Зака из полицейского участка. Мне только что позвонили, он полдня там провел.
Я вскочила и, конечно, ударилась головой о верхний этаж кровати, совсем как Зак.
— Я с тобой! — сказала я.
— Ты останешься дома, — ответила мама. — Останешься — значит, останешься. Здесь, в квартире. Когда я приду, ты должна быть тут — понятно? А не где-нибудь еще!
— Понятно, — пискнула я. От маминого сердитого голоса у меня снова заболела голова.
Она подошла ко мне и поцеловала в лоб, потом туда, где была рана, а потом в то место, которым я только что ударилась о кровать.
— Маленькая моя… Тебе надо беречься! Я поставила лазанью в духовку, она будет готова через десять минут. Поешь. Я пошла.
Я проводила маму до двери. Она наклонилась, чтобы обуться, и вид у нее был ужасно усталый.
— Не беспокойся, — сказала она уже на пороге. — Я скоро вернусь. Вместе с Закариасом.
Закариас. Прозвучало это так, словно она собиралась привести домой чужого человека.
Можно сказать, так оно и было. Домой пришел выжатый, раздавленный Зак. Как будто он сушился на веревке и совсем выцвел. Он ничего не говорил, только сел за стол. Мама положила ему кусок лазаньи. Она тоже молчала. Я думала, что Зак отодвинет тарелку, но он принялся есть молча и сосредоточенно. Я сидела и смотрела на него, моего молчащего и жующего брага. Он сидел, как робот. Наконец, Зак наелся и отодвинул тарелку. Все это время никто ничего не говорил — но вот Зак взглянул на меня. Глаза у него были очень грустные.
— Что с Глорией?
— Не знаю. Она все еще под капельницей.
— Она в шоке, — сказала мама. — Это неизбежно, если человека избили.
И она бросила на Зака жуткий взгляд, как будто он был во всем виноват. Мне стало холодно.
— Ты ведь никогда не грабил и не… бил никого? — выдавила я из себя.
Зак посмотрел на меня. Какое-то время мне казалось, что он не собирается отвечать. Потом он откашлялся:
— Когда мы были в спортивном магазине, в городе… ночью… несколько недель назад…
Он снова посмотрел на меня, и я, конечно, поняла, что в магазин они зашли не за покупками. Мама тоже поняла, хотя, скорее всего, не хотела понимать.
— Сработала сигнализация, пришел человек. Мы его оттолкнули… он упал… из головы пошла кровь… и Адидас… пнул его в живот…
— И ты был там, Зак!
Зак кивнул, глядя в стол.
— Ты тоже пинал? Ты бил его — отвечай, Зак!
Мама сорвалась на крик.
— Я толкнул его — один раз… я не пинал, не бил. Я сбежал…
— Хотя ты все время помогал Адидасу… — упрямо продолжала я.
— Зак полдня сидел на допросе, — перебила меня мама уже обычном голосом. — Ему надо отдохнуть!
Она решила, что я говорю лишнее. Но меня было не остановить.
— Адидаса надо посадить в тюрьму! — кричала я.
— Заткнись! — крикнул Зак. — Ты ничего не соображаешь, поняла?
— Но это же он заставил тебя…
Я не могла найти нужных слов. А может, я стала сомневаться? Действительно ли Адидас заставлял моего брата сбегать через окно по ночам? Или он сам хотел? Может, это из-за вещей? А может, потому что он трусил и не смел уйти? А может, ему просто нравилось? Видеть, как люди боятся — вдруг ему нравилось?
— Адидаса все еще допрашивают, — сказала мама. — Не думаю, что кто-нибудь придет за ним.
— Он никому не нужен! Вы что, думаете, кому-то есть до него дело? Вряд ли!
Зак вскочил из-за стола и бросился к раковине и крану с водой. Он ревел, пил воду и умывал лицо — все сразу. Тогда я сообразила, что Зак и Адидас все-таки друзья. Как это ни странно.
Когда Зак обернулся, я увидела, что у него дергается лицо. Казалось, он вот-вот взорвется. Но вместо этого он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Успокоив дрожь, он снова открыл их.
— Он, конечно, идиот. Тиран и все что угодно. Он бьет тех, кто его не слушается, все его боятся. Но он не всегда такой… его отец…
— Ты же говорил, что у него нет отца? — промямлила я.
— У всех есть отец. Где-нибудь. Отец Адидаса сидит в тюрьме. А может, сбежал, не знаю.
— А мама? Она ничего не понимает? — спросила я. А потом посмотрела на нашу маму. Она ведь тоже ничего не понимала.
— Он не живет дома. У матери новый мужик. И он дерется.
— Где же Адидас живет?
— По-разному. Чаще всего у разных алкашей. Они пускают его ночевать.
Мама сидела, сглатывая и глядя на свои руки, а потом подошла к Заку. Она обняла его и посмотрела в глаза.
— Ты давно это знал? О том, как он живет?
Зак вывернулся и снова сел за стол.
Мама вздохнула, как и всегда, когда не знала, что сказать.
Тогда я увидела, что по небу летят первые ласточки. Мне стало не до брата и не до мамы. На ласточек так приятно смотреть. Их становилось все больше и больше. Они носились на невероятной скорости. Интересно, кто-нибудь ее измерял? Скорость, на которой летают ласточки? Они кричали голодными голосами — наверное, насекомых было мало, ведь лето еще не началось.
