* * *
Когда мне было десять, отец и мать купили трейлер «виннебаго», и мы поехали смотреть Америку.
Старый, добрый Большой каньон приветствовал нас. Казалось, что когда-то внутри старушки планеты произошел взрыв, что-то вырвалось наружу, вспарывая скалы, а шрам остался до сих пор. Мы собирали дрова, похожие на кости, и разводили костры в местах, где духи танцуют шаманские танцы. Мы видели медведей, оленей и даже бобров.
Мои родители изучили Америку даже лучше, чем коренные американцы. Они показывали нам леса и озера, Млечный Путь, водопады и много других чудес природы.
А я так никогда и не поблагодарил их за это.
* * *
Кристи.
Она стояла в укромном уголке солнечной Калифорнии и выглядела как Мадонна, мать Иисуса Христа, нашего Господа и Спасителя, которая пишет записку, опираясь на мой мотоцикл.
Кристи, Кристи, Кристи!!!
Я был безумно счастлив видеть эту девушку.
Я подкрался к ней сзади и закрыл ладонями глаза. Она вздрогнула от неожиданности, а потом, почувствовав, что это я, расслабилась и тихонько засмеялась. На душе стало спокойно, в цыплячьем стане все пришло в полный порядок, а в жизнь вернулось солнце.
— Сестра Тиффани? — игриво спросила Кристи.
— Ты никому не рассказала о нас, правда? — спросил я.
— Черт, нет, конечно, — ответила она.
— Клянешься Богом? — спросил я.
— Клянусь Богом, сестра…
Я развернул Кристи к себе и взглянул в ее лукавые глаза.
— Я имела в виду, Дэвид, э-э-э… как дела?
— Так что, ты и сестра Тиффани?.. — улыбнулся я.
— Ты не возражаешь? — в глазах Кристи запрыгали бесенята.
Я всегда забывал, какой она может быть веселой.
— Нет, я всегда мечтал заняться любовью втроем с монашкой, — сказал я. — Хочешь прогуляться?
— Куда?
— К тебе.
Я поцеловал ее в губы, которые и в этот раз не показались мне тонкими.
— Ты серьезно? — спросила она.
— Конечно.
Все было намного лучше, чем я мог себе представить.
— Ладно, я хотела пойти в библиотеку, но… да, хорошо, почему бы и нет, — сказала она.
О боги! Как только я окончательно забыл обо всем, мой пейджер начал звонить.
* * *
Мне было восемь, но я как сейчас помню тот обед. Наш отец-иммигрант ел жирную свиную ногу, а все дети рассказывали, какие полезные американские вещи они сегодня сделали.
Мой шестилетний малорослый брат, логически мыслящий гений математики, лютой ненавистью ненавидел горох. И категорически отказывался его есть. Мама вела с ним долгие переговоры, но он игнорировал все ее слова и доводы. В конце концов, когда она начала на него давить, он провозгласил громким писклявым голосом: «Я больше никогда не буду есть горох».
Мама притворилось очень озабоченной, но можно было догадаться, что думает она совсем не о горохе, а о более важных вещах, которые не дают ей спокойно жить.
— Ешь свой гребаный горох, — неожиданно сказал отец.
Это было необычно. Он никогда не вмешивался в воспитание детей. Мне казалось, что у брата не было выбора: он должен просто заткнуться и начать есть горох.
Но, к моему удивлению, он упрямо смотрел на отца.
Это становилось занятным.
* * *
Мой пейджер продолжал звонить, он посылал сигналы секса моей совести и моему пустому карману. Желание получить деньги победило, и я машинально схватил вибрирующую коробочку, не обращая внимания на Кристи.
— Все в порядке? — ее вопрос вытащил меня из комнаты пыток.
— Нет, я в порядке. Конечно, да… Я в порядке. Все хорошо.
Но чем больше я говорил о том, что все хорошо, тем меньше в это верил.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — поинтересовалась Кристи.
— Нет, это насчет работы. Мне нужно позвонить, — выдал я ей жалкое подобие улыбки, стараясь оставаться спокойным, но непроизвольно напрягаясь, как задница бодибилдера.
— Хочешь, я пойду с тобой? — заботливо спросила она.
— Нет! — почти выкрикнул я.
Это прозвучало слишком громко и резко, и мне тут же захотелось забрать свои слова обратно, еще до того, как они сорвались у меня с языка.
Кристи вздохнула. А что ей еще оставалось делать, когда я внезапно, прямо на глазах, превратился из милого бойфренда в хамоватого идиота?
— Дэвид, что такое? Что случилось? — повторила вопрос Кристи.
Она была неравнодушной. И я любил ее за это.
* * *
За обеденным столом воцаряется пугающая тишина, как в тех вестернах, когда лесоруб обвиняет друзей в воровстве, и все ждут, чей пистолет выстрелит первым.
— Ешь свой хренов горох или я затолкаю его тебе в глотку, — гавкает мой отец.
Понятно, что он не шутит, но мой низкорослый братец даже не шевелится.
— Ты будешь сидеть на этом гребаном стуле, пока не сожрешь этот гребаный горох! — выкрикивает отец и краснеет, его вены вздуваются, а я представляю, что если бы можно было повернуть клапан в его голове, то мы понаблюдали бы, как из его ушей валит дым, словно в старых мультиках.
Медленным движением мой брат цепляет на вилку горошину, осторожно кладет ее в рот и заглатывает со страдальческим выражением лица.
Тихо. Очень тихо. Ужасная звенящая тишина.
После того как исчезли еще три ненавистные горошины, все возобновили свое веселое подшучивание друг над дружкой. Все, кроме моего отца. Он не сказал ничего. Я внутренне рассмеялся. Мой маленький гениальный брат просто сделал его.
* * *
— Кристи, извини, мне правда жаль. Мой босс, он… чего-то хочет от меня. Так что извини… — дал я задний ход, пытаясь сгладить ситуацию.
— Я ничего не понимаю… Чем ты занимаешься?
— Служба доставки: посылки, конверты, документы, знаешь ли. Я езжу в Малибу, Беверли-Хиллз или Уолли, и, если я работаю ночью или делаю срочный заказ, это приносит мне неплохие деньги. Поскольку родители бросили меня, мне надо зарабатывать. Это хорошая работа, кроме моего выродка босса, — говорю я тихо, доверительным тоном, — он хочет это… совратить меня.
— О господи, но это же противозаконно! Хочешь, я скажу отцу? Он, вероятно, может…
Конечно, я не захотел, чтобы папочка вмешивался в мои дела:
— Нет, все в порядке, я поговорил с владельцем. Он на моей стороне. И я не хочу потерять работу.
— Конечно-конечно. Ладно, жалко. Если я чем-то могу помочь, ты только скажи, договорились?
