– Факты у Жанки Решетниковой были, учительницы нашей. Она, между прочим, по Мите тоже сохла. Возможно, именно Жанка вызвала его той ночью к коровнику… Она Ложкина как отца родного слушалась. Чем это всё закончилось, ты знаешь… Вот смотри. – Зинка принялась лихорадочно листать учебник криминалистики. – Год назад Валька Граната брала эту книгу в библиотеке… Таблица «Симптоматика наиболее распространённых отравлений». Адреналин, алконит, амидопирин, аминазин, антабус, а вот и аспирин! «Психотропное, гемотоксическое действие… Головокружение, шум в ушах, нарушение зрения, кровотечения, отёки. Бред, ступорное состояние, кома… Смертельная доза – тридцать-сорок грамм». Так всё у Решетниковой и было, можешь мне поверить.
– На странице есть какие-либо отметки, сделанные рукой Деруновой или Ложкина?
– Вроде бы нет, – Зинка повернула книгу к свету.
– Тогда это не доказательство, – покачал головой Цимбаларь. – В противном случае всех читателей «Отелло» можно обвинить в подготовке убийства посредством удушения.
– Вот и доказывай сам! Только не вздумай ссылаться на меня.
– Ну хорошо. С этим повременим, – произнёс Цимбаларь самым миролюбивым тоном. – Есть ещё одна проблема, интересующая меня. Говорят, что временами с жителями Чарусы случается как бы массовый психоз. Что ты по этому поводу можешь сказать?
– Дождись первого престольного праздника и сам увидишь. Все нажрутся до чертиков и начнут куролесить. Хуже, чем самоеды в тундре.
– Я имею в виду массовые психозы, сопровождаемые галлюцинациями, – пояснил Цимбаларь. – Что-то похожее на древние экстатические ритуалы, практиковавшиеся в языческих культах. Понимаешь меня?
– Экстатические? – Зинка опять прищурилась, но уже как-то иначе. – Уж больно ты, майор, много умных слов знаешь.
– Я между прочим, среднюю школу в Москве заканчивал, а не в Бузулуке. – Цимбаларю пришлось перейти к обороне. – И не простую, а специальную. С гуманитарным уклоном.
– Ну-ну… – Похоже, что Зинка не очень-то поверила ему. – Но только по поводу психозов и галлюцинаций просветить тебя ничем не могу. Сплетнями не увлекаюсь.
– Извини, что разговор такой нервный получился, – Цимбаларь ободряюще улыбнулся ей. – Но ты меня тоже должна понять. Случись вдруг какая-нибудь заваруха – первым делом с участкового спросят.
– Ладно, – хмуро сказала она. – Заходи как-нибудь вечерком. Чайку попьём, поматеримся.
– Обязательно зайду, – пообещал он, пятясь к дверям.
Заведующая фермой, молодая пышнотелая баба, чья грудь мало в чём уступала аналогичному органу подведомственных ей бурёнок и пеструх, сообщила Цимбаларю, что сторож Колтунов, в ту трагическую ночь охранявший коровник, никакой вины за собой не признавал, однако, издёрганный на допросах, где его обвиняли чуть ли не в пособничестве убийцам, благополучно скончался сразу после завершения следствия. Учитывая его весьма преклонный возраст, это было, в общем-то, вполне объяснимо.
– Часто Черенков проверял ферму? – осведомился Цимбаларь.
– Честно сказать, даже не припомню другого такого случая, – ответила заведующая. – Да и что ему тут делать? Я сама вторую смену регулярно проверяю.
– Но в ту ночь не проверяли? – уточнил Цимбаларь.
– В ту ночь я с мужем была в гостях у старосты. Отмечали день рождения его сына. Сорок лет человеку стукнуло. Вот мы в честь этого и гульнули. Скажете, нельзя?
– Конечно, можно, – развёл руками Цимбаларь.
Это известие в общем-то не было для него новостью. Из материалов уголовного дела следовало, что староста Ложкин, его сноха и сын, работавший сварщиком в райцентре, но на тот момент гостивший дома, имеют стопроцентное алиби. Гулянка началась задолго до полуночи, когда, предположительно, погиб Черенков, и кончилась под утро, причём никто из вышеперечисленных граждан не отлучался из компании больше чем на десять минут.
Зато о квартирантке Жанне Решетниковой никаких упоминаний в деле не имелось. Однако нельзя было даже представить себе, что хрупкая, застенчивая девушка сумела заколоть вилами человека, к которому испытывала самые светлые чувства.
Магазин был по-прежнему закрыт. Это уже выглядело как вызов. Цимбаларь хотя и решил несколько унять своё служебное рвение, но уступать зарвавшейся торговке не собирался.
Он ещё окончательно не решил, как сейчас поступить, но откуда-то из-за угла, как всегда внезапно, вывернул Борька Ширяев.
– Привет, товарищ майор! – всеми доступными средствами он изобразил свою крайнюю радость. – Давно не виделись! Аж с самого утра… Это хорошо, что ты хапуг и стяжателей к ногтю взял. Простой народ целиком на твоей стороне. Согласен терпеть без чая и сахара аж до самой весны. Да и мыла со спичками нам не надо. Проживём как-нибудь. Вместо спичек огниво сгодится, а вместо мыла – зола со щёлоком. Главное, что ты Вальке хвост прищемил. Так ей, лахудре, и надо!
– Это как же понимать? – нахмурился Цимбаларь. – Ты за то, чтобы она и дальше беспредельничала?
– Нет, я за справедливость. Ради справедливости наши деды и прадеды когда-то всех деревенских мироедов на поток и разграбление пустили, а попа, по наущению комиссаров, повесили. Правда, сорок лет после этого без божьего благословления да и без собственного молока жили, но зато по справедливости. Нет, майор, я на твоей стороне. Надо будет Ложкина раскулачить – раскулачим за милую душу! Надо будет от бога отречься – отречёмся! Не впервой костры из икон разводить… Жечь и грабить для нашего брата любимейшее занятие.
– Да ты, похоже, издеваешься? – осерчал Цимбаларь.
– Нисколечко! Наоборот, радуюсь. Мне-то магазинный товар и даром не нужен. Чай я даже в виде чифиря не употребляю, а мылом тем более не пользуюсь. Какое мне, спрашивается, дело до того, что большую часть товара Валька в райцентре за свои деньги покупает, а потому и торгует им как своим собственным? Нам ведь от райпотребсоюза, кроме этих самых продуктов первой необходимости, хрен что положено. И это, скажу я, справедливо! На фиг трудовому народу обжираться… Ты ещё учти, что Валька товар в долг аж до самого лета даёт. А ведь лицензии министерства финансов на кредитную деятельность не имеет. И вообще, лучше этот магазин трактором развалить. Не то детки меня задолбали: «Дай на жвачку! Дай на шоколадку!» Ну прямо разврат какой-то. Пусть жмых со смолой жуют, как мы в их возрасте. Пусть привыкают к справедливости, дышло ей в бок!
– Тебя Ложкин, что ли, послал? – напрямую спросил Цимбаларь. – Или сама Валька Дерунова?
– Никто меня, майор, не посылал, – Борька на минуту прекратил паясничать. – У меня своё понятие имеется. Валька, конечно, стерва, но без её торговли людям туго придётся. Самогон отрава, но мы им испокон веков болячки лечим и душу тешим. Тебя к нам как няньку к детям приставили. Вот и нянчи себе. Кричать кричи, но душить не смей. А уж тем более не выплёскивай ребёнка вместе с водой.
Подмигнув на прощание, Борька помчался куда-то, приплясывая на ходу, словно юродивый. Как нужно было расценивать его слова? Как крик души доморощенного правдолюбца или как первое предупреждение истинных хозяев Чарусы?
