— Обычно он так рано не пьет шампанское.
— Вы еще придете, моя милая, вы придете навестить старика? Я хочу рассказать вам кое-что.
— Да-да, конечно, — сказала Лиза. — И Майлз придет. Я передам ему все, что вы сказали.
— А что я сказал? Ну хорошо, не важно. Выпейте еще, оба.
Денби сделал большой глоток и передал стакан Лизе. Она выпила, не отрывая взгляда от Денби, вернула ему стакан и снова склонилась к Бруно, поглаживая его тонкие, как палки, пятнистые руки с узловатыми пальцами.
— Ах, у вас такие прекрасные руки… и эти лунки, просто чудо.
Он еще продолжал говорить, когда Лиза нагнулась и быстро поцеловала его в щеку. Потом она выпрямилась, подняла руку, словно благословляя его, и пошла к двери.
— Я только провожу ее… и назад… — пробормотал Денби.
Он выскочил следом за Лизой. В полутьме на лестничной площадке, где, кроме них, никого не было, Денби внимательно взглянул на нее и осторожно, даже как-то робко потянул за рукав коричневого плаща, увлекая за собой в пустую комнату Найджела, которая находилась рядом с комнатой Бруно. Он смотрел на Лизу с высоты своего роста.
— Вы были очень-очень добры.
— Я умею обращаться со стариками.
— Вы и вправду снова придете к нему?
— Конечно, если он захочет. Но он может забыть об этом завтра же. — Она говорила уверенно и быстро, словно врач, только что осмотревший пациента. Она накинула на голову свой желтый шарф и, спрятав под него тяжелые пряди темно-каштановых волос, подняла воротник плаща.
— Он не забудет. Вы свободны по утрам?
— Я работаю все дни, кроме выходных. А по выходным я помогаю инспектору по надзору за условно осужденными в Попларе. На метро я добираюсь домой к половине шестого. А потом могу прийти.
— И завтра можете?
— Посмотрим. Я вам позвоню, когда буду уходить с работы. Кто-нибудь будет дома?
— Да-да, я постараюсь вернуться к этому времени. Безмерно вам благодарен…
Денби сбежал следом за нею по лестнице. Парадная дверь была открыта. Улица, над которой нависли стальные, тяжелые, подсвеченные солнцем облака, чуть повеселела. Денби увидел Диану, которая разговаривала с Уиллом Боузом, красившим железную ограду перед домом. Диана обернулась к Денби и помахала ему. Вокруг никого не было, и это выглядело так, будто Диана, сияющая среди улицы в своем пестреньком бело-розовом плаще, подает ему условный знак. Денби неуверенно махнул в ответ рукой и закрыл за Лизой дверь. Оставшись в печальной коричневой мгле своего дома, он сел на ступеньку лестницы. Неожиданно из глаз у него хлынули слезы.
Глава XV
Так как парадная дверь была открыта, Аделаида услышала, что кто-то спускается по лестнице, и попыталась высвободить руку. Уилл не отпускал ее, больно стискивал пальцы, напирая на Аделаиду своим крупным телом. Аделаида изо всей силы ударила его ногой по лодыжке и вырвалась. В дверях она столкнулась с миссис Гринслив, которая с улыбкой следила за исходом борьбы.
— Будьте любезны, скажите мистеру Оделлу, когда он спустится, что я на улице.
Аделаида ничего не ответила и спустилась по ступенькам в кухню, которая помещалась в полуподвальной части дома. В ней пахло сыростью. Отсюда Аделаида видела Уилла и миссис Гринслив и слышала, о чем они беседуют у ограды, вырисовывавшейся четким силуэтом в ярком свете солнца, выглянувшего из-за облаков. Аделаида изучала ноги миссис Гринслив.
— Какая приятная голубая краска для ограды, — сказала миссис Гринслив.
— Да, неплохая. Сезанновский цвет.
— О, вам известно о Сезанне? Недурно. Вы сами подобрали краску или мистер Оделл?
— Сам. Мистер Оделл в этом не разбирается.
— Ничего удивительного. Вы работаете здесь?
— Я здесь коротаю время, а не работаю.
— До чего точен этот плут![24]
— Это Шекспир. А я всего лишь маляришка по случаю.
— И притом ученый. Вы из какой-нибудь фирмы или сами по себе?
— Я, что называется, сам себе фирма. А так как это не очень надежная фирма, я по большей части безработный. На пособии.
— Вот беда-то какая.
— Да ну! Зато ничего не делаешь — что твой король.
— Я смотрю, вы еще и философ! Как вас зовут?
— Уилл.
— Может быть, вы и наш дом покрасите?
— Зачем?
— Я хочу помочь вам. И дом облупился.
— Я подумаю.
— Должно быть, вы знаете толк в этом деле, будучи поклонником Сезанна.
— Я знаю толк в делах и почище.
— В каких же?
— В живописи, в фотографии, в театре…
— В театре? Так вот чем объясняется ваше знание Шекспира!
— Знание Шекспира объясняется моей высокой культурой.
— Прошу прощения, Уилл. Да, я представляю себе вас актером. У вас красивая голова. И по-моему, вам очень идут усы.
— И у вас прелестная головка. Я бы сумел сделать вам отличную фотографию. Вы бы вышли сногсшибательно.
— Я подумаю! Вы симпатичный парень, Уилл. Вы дружок этой… Прислужницы, как ее называет Денби? Как ее зовут?
— Аделаида. Аделаида де Креси.
— Боже, какое аристократическое имя.
— Шикарная девочка.
— Ну, всего хорошего.
— Так где ваш дом?
— Кемсфорд-Гарденс, рядом с метро Уэст-Бромптон. Сейчас я вам запишу.
— Может, я позвоню, а может, и нет.
— Позвоните, пожалуйста! Постойте-ка, Уилл, у вас волосы в краске. Дайте-ка я вытру их бумажкой. У вас такие прекрасные волосы, жалко их пачкать.
Аделаида приоткрыла в кухне окно и тут же с шумом его захлопнула. Затем выбрала одну из двух уцелевших чашек от старинного веджвудского сервиза и грохнула ее о каменный пол. Потом, хлопнув дверью, выскочила из кухни и отправилась к себе в комнату. И здесь обнаружила на юбке своего нарядного шифонового платья с оборочками, которое надела по случаю того, что Денби сегодня дома, длинную полоску голубой краски. Она сняла платье, скомкала его и швырнула в угол. Сняла ирландское эмалевое ожерелье и браслет.
Надела старый халат и легла на кровать. Из глаз у нее полились слезы.
Денби не оставался у нее ни этой ночью, ни предыдущей. Ничего особенного, необычного в этом не было, но она всякий раз расстраивалась. Позавчера он написал ей записку, что вернется очень поздно, а вчера смущенно сказал: «Пожалуй, сегодня я пойду к себе, Аделаида, мне хочется почитать». Она отлично знала — никогда он не читает, еле добирается до постели, усталый и пьяненький, и не способен уже ни на что, кроме как ласкаться с нею; частенько он засыпал в это самое время, а ей приходилось отпихивать его яростными пинками, отчего он все равно не просыпался. И вчера свет у него погас, как только он ушел к себе, и сразу же раздался его храп.
