Все, вроде бы, было как обычно. Стоп! За кассой почему-тосидела не традиционная японка, а здоровый малый вполне европейской наружности.Это человеку-картошке очень не понравилось. Совсем не понравилось.
Он было развернулся, но было уже поздно. Джинсовый не успелдернуться, как двое дюжих молодцов скрутили ему руки и защелкнули на нихнаручники. Русский мат отборного качества полностью перекрыл птичье щебетаниеяпонской музыки. Однако ни продавщицы, ни голландские полицейские не могли подостоинству оценить виртуозного исполнения этой матерной лебединой песни.
Японки усиленно продолжали кланяться, словно извиняясь передпосетителем, попавшим не по их вине в такой вот неожиданный переплет.
Хохлу, а это был именно он, оставалось только требоватьадвоката, что он и не замедлил сделать на ломаном английском. Правда, заодноеще и попытался боднуть головой одного из переодетых полицейских, крепкодержавших его под белы руки. Но тот лишь открыто, по-американски, улыбнулся вответ и подтолкнул своего подопечного к выходу.
Продавщицы продолжали кланяться, будто японские фарфоровыекуклы.
Глава 24
Навстречу Оле по Солянке шли две молодые милые девушки сшироко открытыми глазами и небольшими зелеными книжечками в руках. Однабеленькая, с хвостиком, перетянутым красной резинкой, вторая темненькая,смуглая, похожая на галчонка.
– Вы верите в господа нашего Иисуса Христа? – тоненькимголоском спросила беленькая, склонив голову набок. Хвостик качнулся.
В последнее время к Оле, праздно шатавшейся по весеннейМоскве, часто подходили такие вот парочки. То тетки, агрессивно настаивающие нанемедленном посещении молитвенного собрания, то субтильные юноши с котомками,набитыми буддийской литературой. Обычно она, не отвечая, шла дальше.
Но эти девушки, вчерашние школьницы, были такими неопасными,такими даже стеснительными, что она ответила:
– Конечно.
Девочки заволновались. Галчонок, слегка косяглазками-вишенками, протянула ей книжечку и затараторила, глотая гласные:
– Приходите сегодня к нам. Через полчаса в клубе, это здесьнедалеко, на Яузе. Знаете?
– Знаю, – Оля сразу поняла, о каком клубе говорит девочка.
– Придете? – с мольбой в голосе спросила беленькая.
– А… – Оля замялась, – а что там?
– Там наше собрание, – объяснила беленькая.
– Наше – чье?
– Нашей общины, – гордо уточнила Галчонок.
– Вы придете? – беленькая доверчиво улыбнулась. – У нас тамподарки дарят.
– Приду, – неожиданно для самой себя согласилась Оля.
Гулять ей надоело, ужин был готов, почему бы не сходить насобрание таинственной общины?
– Мы вас будем ждать! – пообещала Галчонок, и девчонкирванули к новой мишени – усталой женщине с маленьким мальчиком.
Мальчик хныкал, а мать выговаривала ему что-то терпеливым инудным голосом.
– Вы верите в Иисуса Христа? – уже спрашивала беленькаяженщину, а Галчонок показывала мальчику аляповатую картинку на обложке брошюры.
Там, на рисунке, среди толпы народа, в яслях лежал малыш, откоторого исходило сияние.
«Пойду, – еще немного поколебавшись, решила Оля. – Посмотрю,послушаю. Не убудет же от меня, в самом деле?»
Община оказалась неожиданно корейской. Впрочем, прихожанебыли в основном русские. Все больше – женщины всех возрастов. Женщины, суетясь,занимали места. Некоторые, похоже, завсегдатаи, дружелюбно приглашализамешкавшихся пройти в зал. Оля села на предпоследний ряд, с любопытствомразглядывая подготовку к собранию.
И это совсем не было похоже на то, что она ожидала увидеть.Вдруг из подсобного помещения одна за другой вышли девять женщин в длинныхбелых одеяниях, похожих на концертные платья. К ним присоединились трое мужчинв черных костюмах. Перед собой эта концертная группа расставила пюпитры снотами.
Зал практически наполнился. Одними из последних пришлидевочки-рекрутерши. Беленькая, встретившись взглядом с Олей, подняла вприветствии руку, но тут же отвернулась, олицетворяя собой внимание и обожание.Перед прихожанами появился немолодой кореец в белом балахоне. На смешномрусском он начал певучую проповедь.
Оля заскучала почти сразу – все слова иноземногопроповедника проскакивали мимо нее. Она уже думала, как бы так понезаметнееулизнуть, но тут кореец закончил свои увещевание. Наверно, его речь былавыстроена по науке – чтобы неокрепшие в данном варианте веры души не успелиускользнуть. И тут запели женщины в белом. Через мгновение вступили мужчины.
«А что, вполне недурно», – отметила Оля качество пения исама не заметила, как стала подпевать, повторяя нехитрые слова псалма,исполняемые по многу раз подряд. Вскоре уже пел весь зал. И, странное, дело,Оля вдруг прямо физически ощутило свое единство со всеми этими людьми. И сженщинами-солистками, и со всеми участниками стихийного хора. Они были вместе,несмотря на разный возраст, разные проблемы.
Оля осмотрелась – с лиц поющих женщин исчезла озабоченностьи усталость. Здесь они были свободны и молоды. Здесь они пели. Вместе. Олявстала.
Один псалом сменял другой, затем настала очередь известныхсоветских песен. И лица прихожан все больше разглаживались, и голоса их всеуверенней вплетались в общий хор. Оля пела вместе со всеми.
Ее нежный голос вел всю партию, и голоса соседок тотчас присоединялиськ нему, словно чувствуя профессионала. И их маленькая капелла ручейкомвливалась, впадала в общий хор, как в большую серьезную реку.
Когда время песнопений подошло к концу, Оля не сразу пришлав себя, еще стоя возле своего кресла, на котором лежала сумка и зелененькаякнижечка. Она бережно спрятала книжку, записав на полях место и времяследующего собрания.
На выходе толпились женщины. На их лица уже началавозвращаться привычная озабоченность. Давешние девочки вместе с другимиактивистками раздавали выходящим какие-то подарки. Оля хотела пройти мимо, ноГалчонок остановила ее, протянула коричневый кошелек из кожзаменителя:
– Возьмите, пожалуйста. Спасибо вам.
Оля машинально взяла кошелек. Повертела в руках, бросила всумку. «Как маленькие, честное слово», подумала она о женщинах, выстраивающихсяк другому источнику подарков. Там, у левой двери, раздавали белые трусики свышитыми розочками. По одной паре в руки.
