– Вы с ним сами сделали выбор. Завтра, нет, не завтра… послезавтра состоятся и твои похороны.
Ксения вздрогнула. Всё её существо было сковано льдом ужаса, но от произнесённых только что слов ей сделалось её хуже.
– Митя, надо организовать все документы. Позвони Химику, Буратино пусть тоже приедет ко мне сегодня часам к десяти. – Когтев остановился перед голой фигурой сжавшейся девушки и немного склонился к ней, хищно щурясь. – А ты пока потрясись в ожидании погребального ложа. Послезавтра я тебя уложу в него. Смею тебя заверить, что это будет не очень долгое, но достаточно тяжкое ожидание. Хочешь знать, что я сделаю с тобой, дорогая? Закопаю живьём, и ты попадёшь в преисподнюю и сполна наглотаешься мёртвой тишины. Знаешь, что такое настоящая тишина? Узнаешь, душенька, узнаешь. Насытишься гробовым молчанием сполна… Надеюсь, что ты, Ксюша, не успеешь умереть от страха до начала торжественной церемонии прощания… А этому, – Когтев страшно посмотрел на мёртвое тело скульптора, сделавшееся похожим в своей неподвижности на одно из его многочисленных гипсовых творений, – этому отрежьте его любовный инструмент и скормите его Войке… Войка, ко мне! Где ты шляешься? Ко мне!
Тёмный коридор откликнулся на голос Когтева цоканьем когтей по паркету, и в следующую минуту в мастерскую вбежала, виляя толстым хвостом, лохматая псина непонятной породы.
– Возьми-ка эту колбасятину, дружок, – указал Когтев на кровавый клок плоти, брошенный широкоплечим верзилой под ноги зверю. Собака зарычала, вздёргивая слюнявую щёку и выражая тем самым бурное удовольствие.
– И тебе тоже нравится этот мальчик? – бесцветным голосом произнёс Когтев. – И что вы, суки, нашли в нём такого особенного?
Собака повела красным глазом из-под чёрного клока шерсти и сделала заключительный жадный глоток, громко чавкнув где-то в глубине горла. Ксения лишилась чувств.
Открыв же глаза, она не сразу поняла, что пролежала какое-то время без сознания, но, ощутив на себе платье, поняла, что прошла не пара-тройка секунд. Кто-то успел одеть её. Кто-то убрал задушенного Павла. В мастерской висела устрашающая тишина, только крошки сухой глины и гипса мелко хрустели под ногами и уверенно тикал маятник старинных часов.
– Ладно, уезжаем, – услышала она голос мужа за спиной.
Направившись было к выходу, Когтев приостановился перед метровой высоты мраморным изваянием прямо стоящей женщины. Открытая фигура со сведёнными за спиной руками была явно не завершена в ногах, где камень громоздился острыми комьями, да и вся поверхность скульптуры не была отполирована – Павел Шеко не успел довести работу до конца. И всё же мраморная женщина смотрелась на редкость привлекательно.
– С тебя, похоже, работал, – Когтев быстро глянул на Ксению. – Талантливый был, сволочь, рукастый и с точным глазом. Вот только глаз не на ту бабу положил… Митька, ты эту Венеру прихвати. Поставим Ксении на могилу. И договорись, чтобы соорудили надгробие покрасивее и резную беседочку водрузили. Не хочу, чтобы моя жена покоилась в яме под обычной плитой. Пусть дом имеет. Вечный дом. Со временем я склеп сооружу для тебя, дорогая моя, – он мрачно улыбнулся жене. – Все должны знать, как сильно ты мне нравилась, как я любил тебя. Да, я любил тебя. Жаль, что наш поэт оказался прав: от любви до ненависти всего один шаг…
Кто спит на кладбище
На следующий день Москву облетела новость о внезапной кончине Ксении Когтевой от сердечного приступа. Знавшие её растерянно переглянулись: мол, как же так, молодая совсем, только жить начала – ах, как несправедлива судьба к некоторым из нас. Кое-кто испугался, ощутив опустошающий сердце холодок; не за Ксению, конечно, был страх (что за неё бояться теперь?), за себя испуг, ведь не только с молодой фотомоделью могло такое случиться, нет, не только с ней, а с каждым. Некоторые вздохнули с досадой: жену Когтева они толком не знали и переживать из-за её преждевременной кончины не собирались, но на похороны идти придётся, чтобы отметиться перед Михаилом Михайловичем, и это означало, что надо отложить более приятные дела – ах, как несправедлива судьба к некоторым из нас.
Через день состоялись похороны. К полудню у входа на Ваганьковское кладбище собрались скорбящие друзья, знакомые и незнакомые. Слезливо пели трубы, приглашая людей присоединиться к своему медному завыванию.
Лисицын пришёл на похороны Ксении, ибо там собралась вся «тусовка». Те же «сливки», что и на юбилее Когтева, а также поклонники оставшейся отныне навеки молодой и прекрасной Ксюши Когтевой. Сергей привычно изучал их лица. Молчаливые, строгие, знающие своё место, лживые в своей скорби и честные в своём стремлении засвидетельствовать почтение финансовому барону. Сливки. Пенки. Чёрные платья, чёрные вуали с чёрными нитями кружевных цветов, чёрные раскрытые зонты, чёрные пиджаки, чёрные перчатки, чёрные автомобили всех мастей. Ничто не нарушало траурной декорации. Казалось, что даже губы присутствовавших женщин были выведены чёрной помадой.
– Может, так и есть? – предположил Сергей. – Если уж Неглинская по этому случаю вставила в глаза чёрные контактные линзы, то почему бы и губы не покрыть чернилами?
Мелко сыпали редкие дождевые капли. Их дробный стук по куполам зонтов слышался до тех пор, пока не завыли печальные трубы траурного оркестра.
Ксения лежала в пышном белом платье. Её голова едва виднелась из-под наваленных гигантских букетов, всё подносимых и складываемых в гроб поверх неподвижного тела и на земле вокруг него. Создавалось впечатление, что девушка находилась на вершине сказочного цветочного кургана. Когтев стоял у изголовья, серое лицо его источало убийственный холод. Каждого, кто наклонялся, чтобы поцеловать покойницу на прощание, он останавливал жестом и говорил:
– Не надо. Не трогайте. Она моя. Только моя.
Металлические нотки его властного голоса заставляли всех подчиняться этим словам. Никто так и не прикоснулся ко лбу Ксении. Сам Когтев, когда пришло время накрыть гроб крышкой, долго стоял согнувшись над женой и глядел на её закрытые глаза. Его губы застыли в нескольких миллиметрах от белого лица девушки, шепча что-то неслышное. Затем Михаил Михайлович поцеловал Ксению в обе щеки и в губы.
– Прощай, дорогая, – проговорил он довольно-таки громко и, как показалось стоявшим поблизости, грубо, – я тебя не забуду.
Гроб внесли в небольшой временный склеп, сколоченный из фанерных щитов, покрытых белилами, и опустили в могилу. Худой мужчина с отвислыми чёрными усами, стоявший напротив вдовца, дал знак, чтобы мраморное женское изваяние водрузили на чёрную каменную плиту у изголовья гроба. Скороспелому склепу предстояло стоять над гробом до того момента, пока не будет построена настоящая мраморная гробница, украшенная лепными элементами в античном стиле. Михаил Михайлович, как перешёптывались присутствующие, уже утвердил эскиз. Кто-то даже сказал, что гробница будет готова к сороковому дню, поэтому многие надеялись попасть на открытие монументального сооружения.
Траурные фигуры, скорбно ссутулившись и склонив головы, одна за другой проходили мимо Когтева.
