— Ясно, — произнесла Энни. — А что случилось потом, после исчезновения матери?
— Ну, Марк остался жить с отцом, который пил все больше и больше и постепенно превратился в озлобившегося садиста. Марк долго терпел, но, когда ему стукнуло шестнадцать, не выдержал, стукнул папашку по голове пепельницей и сбежал из дому.
— Он ударил его пепельницей?
— Да, защищаясь. Отец его постоянно избивал, порол толстым кожаным ремнем. Одноклассники над ним издевались — плевались и обзывали. В общем, не жизнь, а какой-то ад. Марк говорил мне, боль и унижение долго-долго копились. Но в один прекрасный день он не выдержал, взорвался. И словно с цепи сорвался.
— Его отец сильно пострадал?
— Марк этого так и не узнал. Он сразу же уехал.
— И больше не возвращался?
— Никогда.
Энни на минуту умолкла, осмысливая услышанное. Теперь ей стало понятно, почему Мария не хотела обсуждать Марка в присутствии других коллег. Получается, Марк Хардкасл был склонен к насилию и плохо контролировал свои эмоции. Это только подтверждало версию о том, что он, заподозрив Лоуренса Сильберта в неверности, впал в бешенство и убил его. А затем раскаялся и покончил с собой. В пользу этой гипотезы говорили и анализы крови, которые они с Бэнксом получили утром.
С другой стороны, по словам Марии, отношения Марка с Лоуренсом были похожи на идиллию, да и Эдвина не сомневалась в том, что они любили друг друга. Марк практически переехал к ее сыну, и все у них было замечательно. Энни прекрасно знала, что любовь вовсе не исключает убийства, но ей все-таки хотелось верить в лучшее.
— Он хорошо себя пообтесал, — заметила Энни. — Но, похоже, ему пришлось выдержать множество битв с внутренними демонами.
— И с предрассудками тоже. Считается, что мы живем в обществе, свободном от предрассудков, но зачастую это оказывается лишь видимостью. Люди, конечно, знают, как себя вести, что говорить и когда. Они затвердили наизусть все правильные лозунги, но это еще не значит, что они в них верят. Никто ведь не думает, что любой, кто ходит в церковь, искренне верит в Бога.
— Я вас понимаю, — сказала Энни. — Двуличных людей полно везде. Но мне не показалось, что Марк страдал от предрассудков в театре, по поводу его ориентации. Вы ведь сами сказали, что даже Вернон никогда не оскорблял и не унижал Марка, несмотря на всю свою неприязнь?
— Нет, конечно нет! Вы правы, театр был для Марка идеальным местом работы. У него было столько задумок! Он собирался здорово тут все поменять.
— В каком смысле?
— Ну, вы же понимаете, что это за театр. Он новый, и мы выкладываемся на все сто. У нас есть несколько неплохих пьес, но… строго между нами: «Сообщество любителей драмы» и «Сообщество любителей оперы» — это, прямо скажем, не фонтан.
— Что вы имеете в виду?
— Это же дилетанты. У них полно энтузиазма, попадаются даже по-настоящему талантливые, но и для них театр всего лишь хобби. Это для таких людей, как я и Марк, театр — смысл жизни.
— И что он собирался с вашим театром сделать?
— Он подумывал организовать что-то вроде иствейлского варианта театра «Плейерз».[4]
— Что, прямо полноценный репертуарный театр?
— Не совсем, — покачала головой Мария. — Лишь отчасти. Он хотел собрать самых талантливых местных актеров в труппу и иногда привлекать артистов со стороны. Он мечтал сделать Иствейл как бы театральной базой, откуда артисты отправлялись бы по другим городам. А мы, в свою очередь, принимали бы в гости их труппы. Сам Марк намеревался стать художественным руководителем. Обещал замолвить за меня словечко, чтобы я отвечала за декорации и костюмы. То есть выполняла бы его нынешнюю работу. Он бы помог мне. Разумеется, я дипломированный специалист, но ведь просто хорошего образования, без опыта работы, недостаточно.
— Значит, вы хотели создать профессиональный театр?
— Да. Все члены труппы получали бы зарплату. Никаких любителей.
— А как же Вернон?
— Продолжил бы работать, как работал.
— И он не расстроился бы, узнав, что вы стали начальницей по костюмам? Значит, заодно и его боссом.
— Не очень понимаю, с чего бы ему расстраиваться. Вернон человек без амбиций. Ему бы платили, как платят и сейчас. Ничего бы не изменилось, в смысле для него.
«Как же мало ты еще знаешь людей», — подумала Энни. Удивительная наивность, учитывая то, что пять минут назад Мария сама говорила, что Вернон недолюбливает специалистов женского пола. А если такая дама станет им руководить?
— А как же любительские труппы? — спросила Энни.
— У них тоже все осталось бы по-прежнему: играли бы себе в церковных да актовых залах, как раньше.
— А Дерек Ваймен?
— Продолжил бы работать у них режиссером.
— Для него это было бы шагом назад, разве нет? После того, как ему предоставили настоящий театр.
— Дереку это не особенно важно, понимаете? У него есть постоянная работа. Он учитель, и театр для него — всего лишь хобби.
«Попробуй-ка сказать это самому Дереку Ваймену в лицо», — подумала Энни, припомнив их утренний разговор.
— Откуда вы собирались взять деньги на всю эту затею?
— У Лоуренса Сильберта, он же близкий друг Марка. Вообще-то идея была в том, чтобы вывести театр на самоокупаемость. Может, иногда подавать на гранты в Совет по искусствам. Нам бы там не отказали. Лоуренс состоял в Совете, и он был уверен, что сможет убедить остальных членов выделить нам денег.
Вернон Росс об этом не упомянул, подумала про себя Энни. Впрочем, оно и понятно: кто станет говорить о чем-то, для него неприятном? И, возможно, даже унизительном?
— Интересно, — заметила она. — А на какой стадии находится сейчас ваш проект?
— Ну, мы только-только начали что-то планировать, — ответила Мария. — Поэтому смерть Марка вдвойне для нас трагична. Теперь конец всем мечтам! Теперь тут уже ничего не изменится, — вздохнула она. — Мне придется искать новую работу, тут карьеру не сделаешь. И вообще, едва ли я смогу работать здесь без Марка.
— Вы еще очень молоды, — утешила ее Энни. — И все у вас получится. Может, вы что-то еще хотели бы рассказать?
— Да вроде бы больше не о чем, — ответила Мария. — Еще по чашечке растворимого кофе? Хотите?
Энни взглянула на потрескавшуюся грязную кружку с серовато-бурой жижей на дне:
— Нет-нет, спасибо. — Она встала. — Мне пора бежать, писать отчеты. Огромное вам спасибо за помощь.
— Не стоит благодарности, — ответила Мария, провожая ее к двери. — Вы только не говорите Вернону, что я назвала его гомофобом. Сам-то он считает себя образцом толерантности.
