— А Вернона эти сценки смешили?
— Нет. По-моему, его малость коробило, когда Марк начинал изображать из себя эдакого жеманного гея. Большую-то часть времени Марк был… ну, обычным. То есть не совсем обычным — человеком он был замечательным, правда, удивительным. Я имею в виду, что, как правило, в его поведении не замечалось ни аффектации, ни манерности.
— Кажется, я вас поняла, — кивнула Энни. — Скажите, а днем в пятницу Вернон был в театре?
— Да, как и все остальные.
— У вас ведь тогда шла репетиция мюзикла «Джейн-катастрофа»?
— Точно.
— Вы бы заметили, если бы во время репетиции кто-то из труппы ушел?
— Думаю, нет. Но мне кажется, такого просто не может быть.
— Чего именно не может быть?
— Я не верю, что Вернон мог причинить хоть какой-то вред Марку. Он, конечно, не любил находиться в компании геев, но это еще не значит, что он мог вот так пойти и убить одного из них.
Энни держала в уме вовсе не гибель Марка, но Марии этого говорить не стала.
— Мы его и не подозреваем, — сказала она. — Пока все свидетельствует о том, что Марк покончил с собой. Мы просто пытаемся расставить все по своим местам. Расскажите, пожалуйста, про утро пятницы. Где в это время находились вы и ваши коллеги?
— Репетиция началась только в двенадцать.
То есть теоретически Вернон Росс мог убить Лоуренса Сильберта, отметила Энни. Маловероятно, конечно, но все-таки не следует отбрасывать эту версию.
— А что вы скажете о Дереке Ваймене? На прошлой неделе они вместе с Марком поехали в Лондон, если я не ошибаюсь?
— Насколько я знаю, они были не то чтобы вместе, — ответила Мария. — Дерек говорил, что они решили там сходить вместе в кино на какие-то определенные фильмы. Он очень ждал этой поездки.
— А что по этому поводу говорил Марк?
— Мы с ним так и не успели это обсудить. Он был слишком занят.
— Вам никогда не казалось, что между Дереком Вайменом и Марком что-то есть?
— Конечно, нет. Дерек не голубой. Я в этом абсолютно уверена.
— Почему вы так думаете? — спросила Энни.
— Даже не знаю, как объяснить. Гей-радар не срабатывает, понимаете?
Энни подумала, что Мария совершенно права. Женщины и впрямь часто знают, кто гей, а кто нет.
— Они никогда раньше не ездили в такие поездки вдвоем?
— Нет. Честно говоря, я удивилась, узнав, что они вместе уехали в Лондон. Они вообще-то не были закадычными друзьями.
— Не ладили?
— Я не это имела в виду. Просто иногда Дерек здорово раздражал Марка.
— Почему?
— Ну… Дерек постоянно цеплялся, указывал Марку, что ему делать. Разумеется, он режиссер, но Марк был профессионалом. Он не какой-нибудь самоучка, а квалифицированный специалист. Вообще-то говоря, нам повезло, что он с нами работал.
— Как я поняла, они вдвоем собирались ставить спектакль в стилистике немецких экспрессионистов. Верно?
— Да. Изначально эта идея принадлежала Дереку. Марк пытался привнести в его задумку что-то новое, но Дереку это не нравилось. По-моему, он хотел, чтобы Марк безоговорочно ему подчинялся: точно следовал предварительному плану, строил декорации, шил костюмы. И чтобы молча. Но Марк так работать не привык. Он был творческим человеком и считал, что каждый член труппы должен вносить в постановку что-то свое. Он всегда интересовался нашим мнением, то и дело обсуждал что-то с актерами. А Дерек просто раздавал указания. Только не подумайте, будто они с Марком не ладили, это не так. Они даже иногда ездили друг к другу в гости.
— Значит, творческие разногласия?
— В общем, да. Кстати, оба родом из простых семей, из рабочих. Вот только Марк предпочитал об этом не вспоминать и даже говорил так, будто он аристократ, а Дерек, напротив, всячески бравирует своим происхождением. Он из тех, кто любит размахивать членской карточкой клуба рабочей партии, хотя в жизни там и не был. Понимаете, о чем я?
— Вполне, — кивнула Энни. — Марк часто рассказывал о себе?
— Не очень. Он предпочитал слушать. И отлично умел это делать. Ему можно было рассказать абсолютно все. Когда я в феврале рассталась со своим парнем, почти неделю изводила Марка своим нытьем, а он терпеливо слушал и даже не жаловался. Он здорово тогда мне помог.
— Вы говорили, что в последнее время он как-то странно себя вел. Не знаете, почему?
— Нет. Мы в эти несколько недель мало общались. Никак не могли выкроить свободную минуту, дел было по горло. Но он все равно бы мне ничего не рассказал.
— Марк вообще когда-нибудь делился своими проблемами?
— Редко, он был очень сдержанным человеком. Но иногда, — Мария поднесла руку к лицу, пряча улыбку, — когда мы чересчур уж напивались, он со мной откровенничал.
— Что вы с ним обсуждали?
— Да ничего особенного. Жизнь, какие-то его переживания, мечты, цели.
— Нельзя ли об этом поподробнее?
— Вы ведь знаете, откуда Марк родом? Из Барнсли. А его отец был шахтером.
— Да-да, это нам известно.
— Так вот, Марка это страшно угнетало. Он был единственным ребенком в семье и полным разочарованием для отца. Тот был шахтером, настоящим мачо. Играл в регби и все такое прочее. А Марк в спорте не преуспел. Он вообще был равнодушен ко всем этим играм и состязаниям. Зато неплохо учился.
— Что можете сказать о его матери?
— О, маму Марк обожал. Мог рассказывать о ней часами. Но вообще-то она его предала.
— Как?
— Марк говорил, что она была очень красивой, артистичной. Очень чуткой и восприимчивой. Выступала в любительском театре, читала стихи, водила Марка на концерты классической музыки. А отец над ними насмехался. Издевался над Марком, обзывал его маменькиным сынком. Похоже, папаша был запойным алкоголиком. В общем, в конце концов мать Марка этого не выдержала и сбежала. Марк, тогда десятилетний мальчишка, чуть с ума не сошел от горя. По-моему, он так и не оправился от этой потери. Рассказывая мне о том дне, когда она ушла, он не мог сдержать слез.
— Бросила сына, оставив его с жестоким и пьющим отцом? — не поверила своим ушам Энни.
— Ужас, правда? Но, видимо, она завела роман на стороне, и ее новый муж не пожелал видеть в своем доме чужих детей. Они сбежали в Лондон. Марк не все мне рассказал, но одно я знаю наверняка: эта история надолго выбила его из колеи. Он страшно любил свою мать и так ее и не разлюбил. Но вот за то, что она ушла, Марк ее возненавидел. Мне кажется, именно из-за нее он так тяжело сходился с людьми, никому не доверял. Боялся, что его опять вот так бросят, даже не попрощавшись. Тем радостнее было видеть, как хорошо у них все с Лоуренсом. Они осторожничали, это правда. Но точно души друг в друге не чаяли.
