в ночи шастать. Вдруг случится чего? Не стала я в итоге укладываться. Сижу, прислушиваюсь, придёт иль нет.
И уже прямо сильно ночью шаги в коридоре раздались. Чавкающие.
И вот я вроде бы и рада, что он пришёл. Но вроде бы и прибить хочется. Вот этот вот пол я сегодня собственными руками драила. А он даже разуться не удосужился.
Я к двери, значит, подлетела. Распахиваю.
— А ну скидывай!
Стёпа, меня в темноте увидев, как подскочит, как заорёт. За сердце схватится.
— Ч-чего ск-кидывать? — спрашивает заикаясь.
— Башмаки свои скидывай. Грязные. А потом говори, как там царь?
Сообразив, Степан принялся обувь свою стаскивать. А я, пока он разувался, пригляделась к нему — вроде цел. Мокр, правда. Но ряску и тину уже с себя где-то смыл.
— Ну и чего там царь-батюшка? — потребовала я, когда угроза чистоте была устранена.
Степан вздохнул.
— Серчает. Говорит, что и завесу снесёт, и болото иссушит, и саму Болотницу с земель этих прогонит. — Он досадливо покачал головой.
— Да? — удивилась я. — А что ж тогда тихо так возле этой завесы? Ни звука оттуда.
— Сказал, что сил набирается, — вздохнул Степан. — Ну, чего он так горячится? Зачем прогонять-то? — запричитал он. — Всегда же можно обсудить. Понять надобно человека, прежде чем гнать его.
— Это какого такого человека надо понять? — переспросила я. — Ты про Болотницу, что ли?
Поначалу-то я не сообразила, к чему это он всё. А потом до меня потихоньку начало доходить.
— О-ох, Степа-ан, а ты, случайно, не того? — спросила подозрительно. — Не озазнобился?
— Чего? — не понял он.
— Говорю, почему это тебя судьба Болотницы так волнует? — а сама улыбаюсь, еле смех сдерживаю. — Оно ж наоборот, если тихо станет у окраины, это и лучше. Тогда ничегошеньки тебя от дел отвлекать не будет. Станешь снова работать на благо города не покладая рук и не ведая сна. Али это тебе уже не так интересно? — и посмеиваюсь.
Степан же замялся, с башмаками-то в руках.
— Да не в этом дело, — начал оправдываться. — Болотница, она не такая совсем, как мы думали.
— А какая ж она? — удивилась я.
Сначала утащила меня эта Болотница, потом в хибару пыталась пристроить, кормить не хотела и выпускать отказывается.
— Ранимая, — выдал Степан. — И понимающая. К ней бы с лаской надо. А мы её хмарь да хмарь, — и столько досады у него в голосе.
— Ох, Стёпа-а… Ну, точно озазнобился. И главное, в кого? Да она же вреднючая, зараза.
— Ну, — вздохнул Степан, — кто не без греха? Главное, что она от этой вредности отходчивая. Повредничает немного и успокаивается. Надобно только терпения набраться.
— Конечно, — согласилась я. — Только терпение и спасает, когда ум отказывает. И чего же ты делать теперь будешь? С зазнобой своей. Она вон и поселила-то тебя только за работу.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Для начала спать лягу. А завтра покажусь ей, что вернулся. У неё ведь к людям никакого доверия нет. Все от неё сбегают.
— Да что ты!.. Интересно, с чего это они, неблагодарные? — усмехнулась я. — Гостеприимства не ценят.
— Вот вы всё смеётесь, а зря, — осудил он и, не попрощавшись, направился к себе в опочивальню. Осерчал на меня.
Но я хоть и посмеивалась над ним, всё ж не со зла. Просто удивительно мне было, что в городе столько девиц ладненьких и добродушных. А Степану такая сложная приглянулась. Правильно говорят, что сердцу не прикажешь.
Только как он теперь, Стёпа наш, царю-батюшке помогать станет? Его ж от болота теперь не оттащишь. Будет то и дело сюда сбегать. А может, и вовсе переселится.
От этой мысли мне вдруг погрустнело. Без Стёпы-то мы как?
Улеглась я и еле уснула из-за этих размышлений. А наутро пошла проверять, чем они там с Болотницей занимаются. Не измучила ли она его, прознав о симпатии.
Нашла я их снова во дворе. Русалок на этот раз поменьше по лавкам было. То ли неинтересно им стало, то ли Болотница их разогнала. Сама-то она возле Стёпы на полене посиживала и уже ни на какую лавку не уходила. Болтала о чём-то да инструменты подавала.
— Вот чудеса-а, — прошептала я удивлённо.
Среди дня я ещё несколько раз к ним заглядывала. И примерно та же картина передо мной представала. Может, и прав был Степан, насчёт Болотницы-то?
А к вечеру, перед трапезой, слышу крики со двора. Болотница орёт что-то, Степан ей возражает. Ринулась я туда, слышу:
— Не стану я её отпускать! — кричит Болотница. — Ты это специально мне помочь вызвался и в доверие втёрся, — обвиняет Степана. — Чтобы её вызволить. Признавайся, специально?
— Да я же помочь хочу! — кричит он в расстройстве. — Беспокоюсь. Царь-батюшка никогда ещё так зол не бывал. Иссушит ведь. Иссушит болото твоё. Отпусти ты её по добру, — просит Болотницу жалостливо.
— Он и так болото моё иссушить хочет. С ней или без неё. Так чего мне её отпускать? — оскалилась она, а в воздухе снова тухлятиной потянуло. А сама Болотница в расстройстве чувств начала потихоньку в хмарь превращаться. Закрючковатилась, вытянулась, волосы на тину стали похожи. — Её защищаешь, а на меня всё равно.
— Да не всё мне равно, — возразил Степан. — Коли её отпустить не хочешь, тогда меня пусти. Я к царю сплаваю, ещё немного времени испрошу. Чтобы тебя убедить.
— Убедить? Скажи прямо. Чтоб в заблуждение ввести. Если хочется тебе к царю, так и плыви. Только сюда больше не возвращайся! — отрезала она и махнула рукой сидевшим на лавке русалкам. Те подхватились и потащили Степана к болоту. А я так и застыла, обалдевшая.
Глава 10
А Болотница-то, проводив русалок со Степаном взглядом, всхлипнула и начала обратно превращаться. Стоит расстроенная, на дорогу смотрит.
— Ты чего стоишь-то там? — спросила у неё.
— Ничего, — огрызнулась она и пошла в хоромы.
А я в растерянности одна во дворе осталась. Не знаю, за кем бечь. То ли за русалками, чтоб отпустили его, то ли за Болотницей, чтобы указание отменила. Но сообразив, что с Болотницей договориться не выйдет, слишком уж она упёртая, побежала за русалками. Убедиться хоть, что не утопят они Степана от усердия.
Догнала их, смотрю, а Степан-то уж и сам ногами идёт. Не волочат его.
— И что же теперь делать нам? — спросила у него из-за спины, отчего он испуганно подпрыгнул. Оглянулся, а глаза грустные-грустные.
— Да чего тут сделаешь? Попробую хотя бы с царём-батюшкой договориться. Если уж с ней не выходит.
— Тебя к ночи-то ждать?
Степан в ответ молча плечами пожал и дальше
