на край бронзовой ванны, только на этот раз тихо, чтобы не привлечь внимания «бессмертных», охранявших вход в царский шатёр.
— Держи, — прошептал Бэс, едва раздвигая губы. — Платье поверх куртки надень, волосы под шлем спрячь.
В ванне послышалась возня.
— Тише. Готов, что ли?
— Готов.
Перемахнув через высокую стенку, кто-то мягко спрыгнул на землю.
— Как кошка, — прошептал Бэс. — Если остановят, говори: «Бэс идёт». Пароль: «Быстротекущий Истр», ответ: «Шестьдесят узелков». Запомнишь? И говори, как я, тонким голосом.
— Пусть боги за твою доброту снова сделают тебя мастером, и возьми браслеты. — В руках говорившего зазвенело золото.
— Оставь при себе. Помни пароль: «Быстротекущий Истр».
— Помню. Прощай.
Фигура в длинном до пят наряде растаяла в темноте. Бэс обогнул шатёр и, откинув полог, вошёл вовнутрь. Дарий с военачальниками продолжали держать совет. Фитили, горевшие в бронзовых светильниках, освещали усталые бледные лица.
— Теперь наш черёд, — пробормотал карлик.
Он поднял с ковра не прибранные корзинку и клетку и заспешил к выходу, торопясь, чтобы его не остановили.
— Куда потащил чужое? — крикнул вдогонку Дарий.
— Будь спокоен, великий царь, темницы я тебе возвращу, только пленников выпущу на свободу.
Дарий в гневе вскочил.
— Так это ты, недомерка-карлик, помог мальчонке уйти?
— Благодари богов, царь царей, что недомерка Бэс удержал великана Дария от убийства ребёнка, — прокричал Бэс с порога. Он поднял над головой клетку и выломал прутья — птица взвилась в воздух. Он опустил на землю корзинку, Опрокинул набок — лягушка и мышь юркнули по сторонам.
Глава XVIII
Кибитка понеслась
Арзак проскользнул через лагерь тенью. Все спали, никто его не окликнул. Неспешную поступь дозора и мягкое чавканье конских копыт он слышал издалека и, переждав, когда дозор удалится, быстро шёл дальше. Ходить бесшумно — с пятки на носок — умел каждый скиф, будь хоть малый мальчонка. Позади остался последний ряд походных палаток. Тёмной громадой открылась степь. Трава уходила в чёрное небо.
Арзак сдёрнул с себя персидское платье, которое бросил маленький человечек, затолкал платье в сумку и пустился бегом. Но не успел он пробежать расстояние в перелёт стрелы, как перед ним вырос всадник. Арзак различил в темноте тускло мерцавшую упряжь и, затаив дыхание, замер. Дозорный тоже не двигался с места. Конь стоял, опустив голову, шлем всадника свесился на грудь. «Спят! — догадался Арзак. — Самое время коня добыть». Он достал аркан, определил расстояние: ночь обманщица — близкое с далёким путает. Верёвка свистнула, конопляный змей обвился вокруг плеч и выдернул дозорного из седла. Пучок травы в рот, путы на руки и ноги. Убивать связанного Арзак не стал, хоть и мог бы украсить свой пояс скальпом. Зато конь ему достался красивый, рыже-бурого цвета, с узкой головой, стройными ногами и широкой, как у оленя, грудью. «Имя его будет Сака — Олень», — решил Арзак, впрыгнув в седло.
Сначала он ехал медленно, прислушиваясь к каждому звуку, потом дал Олешке волю. Через пять перелётов стрелы, там, где оставил пастись Белонога, он натянул поводья и свистнул длинным посвистом. В ответ прозвучало далёкое ржанье, послышался топот копыт. Арзак снова свистнул. Топот всё ближе, рядом… И вот уже умный, преданный и выносливый Белоног ткнулся в колено хозяина. Арзак потрепал Белонога по шее, пересел в собственное седло, повод Олешки намотал на запястье.
Пять дней Ксанф и Филл скакали вслед за дружиной. На шестой день открылось зрелище удивительнее любого представления, разыгранного актёрами в масках.
Раздвигая зелёные волны травы, плыл, извиваясь, огромный, радужный змей. Он состоял из кибиток и ярко одетых всадников. Вопли и звон висели над змеем, как длинное облако.
— Торжественно, правда, Ксанф? — сказал Филл. — Ты бы хотел, чтобы тебя хоронили с такими почестями?
— Разыскать бы скорее кибитку, — с трудом отозвался Ксанф. От усталости его лихорадило. Филл в седле оказался выносливей, как ни обидно было это признать.
— По таким приметам, как женщина со шрамом и женщина в золоте, быстро отыщем. Вперёд!
Ксанф и Филл, отстав от дружинников Иданфирса, двинулись вдоль ползущего змея. Они разглядывали каждую кибитку, но ту, которая быланужна, не находили. Арзак забыл им сказать, что кибитка царской жены едет близко от царской повозки. Вдруг среди неумолчного звона Филл расслышал знакомую с детства песню.
— Пала ночная роса, прилетели жужжащие пчёлы, — негромко выводил чистый высокий голос.
— Она! — крикнул Филл. Хорошо, что в шуме никто не расслышал.
— Погоди, надо удостовериться.
— Чего там удостоверяться, вон и собака рядом.
— Хайре! — сказал Филл, догнав кибитку, поднятую над землёй высокими, в рост человека, колёсами.
Ехавшая у задних колёс на пегой лошадке женщина оборвала песню и обернулась. Её правую щеку рассекал широкий рубец.
— Хайре, — поспешил сказать Ксанф.
Женщина смерила обоих внимательным взглядом.
— Молчите, — сказала она быстро и строго. — Отвечайте только на вопросы. Привезли?
— Привезли.
— Передайте так, чтобы никто не видел.
Ксанф поравнял Гнедка с пегой лошадкой и незаметным движением передал амфору.
— Где Арзак? — спросила женщина, пряча амфору.
— Послан скифским царём к Дарию. Будет дней через пять.
— Вы из Ольвии? Возвращайтесь домой. Всё.
— Нет. Вернёмся вместе с Одатис.
— Ко мне не приближайтесь ни днём, ни ночью. Если нужно будет — дам знак, держитесь поблизости.
Кибитка проехала вперёд.
Выпей нектар, что подаст тебе в амфоре мата, Сладко ли, горько ли — счастье придёт, —
пропела Миррина, заменив слово «брат» словом «мама».
Мелодия песни сама собой стала весёлой. Могло ли иначе быть, если в сумке лежала амфора — маленький хрупкий сосуд, заключавший в себе целую жизнь? Докончив песню, Миррина подъехала к Гунде.
— Не прикажешь ли рассказать историю, царица?
— Нет.
— Ты говорила, что хочешь узнать о геройстве Геракла?
— Теперь не хочу, убирайся! — Глядя прямо перед собой, вцепившись в колени унизанными перстнями пальцами, Гунда с отчаянием прошипела: — Приехал сын старшей, дело к концу поведёт. Не до чужих историй — своя завершилась.
Широкое красивое лицо исказилось словно от боли.
— Чем помочь тебе, Гунда? — печально спросила Миррина.
— Прочь с глаз, рабыня! Твоё дело реветь из-за девчонки.
— Мата, не плачь, — донеслось из кибитки.
— Молчи, зверёныш! — крикнула Гунда.
Лохмат у задних колёс залился лаем.
— Я буду плакать и о тебе, царица, — сказала Миррина и, не в силах ждать дольше, добавила: — Позволь передать Одатис горшочек пчелиного мёда.
— Сказано, прочь, колдунья! Сказано, не позволю.
На следующий день разговор повторился.
— Царица, неужели тебе во вред, если Одатис полакомится мёдом? Смотри, горшочек совсем маленький.
— Отнять твой проклятый горшок, и дело
