Колесные пары заскрежетали. Вагон двигался по путям, потом он соскочил с рельсов и развернулся поперек тоннеля. Гарин ощутил сильный удар.
– Держись! – заорал он, обращаясь ко всем сразу, но в первую очередь, конечно, к дочери.
Яркая голубая вспышка прорезала темноту тоннеля. Она была настолько ослепительной, что Гарин зажмурился. А когда открыл глаза, то не увидел ничего, даже собственной руки.
«И как же мы теперь будем выбираться? – подумал он. – Наверное, все-таки правы были те, кто сразу полез из вагонов. У них был шанс, и они этот шанс использовали».
Но интуиция подсказывала ему другое. Даже вполне невинные 220 В могут оказаться для человека смертельными, если электрический разряд произойдет в определенную фазу сокращения сердца. Что уж тут говорить о 825 В? От такого напряжения человек может обуглиться.
Впрочем, вода – неважный проводник электричества. Разряд пойдет по кратчайшему пути – от контактного рельса до ближайшего ходового…
И все же…
Гарин знал, что поступает правильно. Они должны были переждать. И они переждали.
Теперь настало время действовать.
В первую секунду он хотел отбросить прочь пластиковую бутылочку, но что-то заставило его удержаться. Интуиция? Она, как известно, развита у врачей не хуже, чем у бизнесменов.
Гарин почувствовал, что вагон слегка накренился. Если бы не сцепки, удерживающие его, он бы наверняка перевернулся.
Но ведь и сцепки могли не выдержать. Значит, надо торопиться. И нарастающий шум воды недвусмысленно говорил об этом.
«Быстрее! Быстрее!!!»
Гарин зажал бутылочку под мышкой – ему пришла в голову блестящая идея, как можно с толком использовать вонючую дрянь, и отпустил поручень.
В темноте все казалось еще более страшным. Он не видел тел погибших, но чувствовал, что они где-то рядом, – мертвецы, еще несколько минут назад бывшие живыми людьми, со своими проблемами, мечтами, печалями, заботами… Смерть подвела всему итог и уравняла всех в правах.
– Ксюша! Где ты? Отзовись! Скажи что-нибудь, я иду к тебе!
– Папа! Я здесь! – послышался голос дочери.
– Говори, не останавливайся, я иду.
– Папа-папа-папа-папа-папа… – говорила Ксюша, и Гарин, перебирая руками по поручням и сиденьям, двигался к ней.
– Я тоже иду, – раздался голос толстяка.
– Аккуратней, – сказал Гарин. – Не раздави меня!
– Миша! – отозвался толстяк. – Меня зовут Михаилом, а как тебя, док?
– Андрей! – сказал Гарин.
– Мы выберемся, Андрей! – сказал толстяк. – Ты чувствуешь, как они болеют за нас?
Гарин кивнул и, осознав, что его кивок в кромешной темноте никому не виден, сказал вслух.
– Да, Миша…
Честно говоря, он и сам так думал. Мертвецы, лежавшие на покатом полу вагона, превратились… ну если не в сообщников и союзников, то в болельщиков. Вряд ли они хотели, чтобы Гарина с компанией постигла та же участь, что и их самих.
«Папа-папа-папа…» – раздавалось уже совсем близко.
– Принцесса, – сказал Гарин. – Ты еще не выбросила вторую половинку зонта?
– Нет.
– Умница. Она нам сейчас пригодится.
– Это еще зачем? – поинтересовался Михаил.
– У тебя больше нет платка? – спросил его Гарин.
– Нет. Зачем мне два платка?
– У меня есть, – подала голос Галочка.
Мужчины застыли в удивлении. Затем толстяк с ехидцей сказал:
– Вот уж ни за что бы не подумал.
Послышались неуверенные шаги, и где-то совсем рядом – Гарин сначала почувствовал запах перегара, а потом уж услышал голос – раздалось:
– Это еще почему? Я что, похожа на женщину, у которой нет платка? Интересно, что ты там обо мне вообразил?
Михаил мягко и раскатисто рассмеялся.
– Пардон, мадам. Я не хотел вас обидеть.
– Вот так-то. Эй, кому там нужен платок? Держи!
Толстяк чиркнул зажигалкой, но слабого пламени хватило только на то, чтобы слегка разбавить черноту в радиусе полуметра от его кулака.
И Гарин, и Михаил понимали, что свет зажигалки едва ли поможет им выбраться из вагона. Нужно было придумать что-то другое. И Гарин, кажется, придумал.
Он уловил движение в темноте, словно кто-то встряхнул банку с чернилами, и вытянул руку.
– Давай сюда платок!
– Он чистый! – сказала Галочка. – Я же в него не это… Только деньги заворачиваю, чтобы не потерять. Держи смело!
Гарин нащупал ее руку и взял платок.
– Принцесса, теперь твоя очередь. Дай мне зонтик.
Он взял обломок зонта и накрутил тряпку на конец палки. Затем смочил получившийся факел горючей дрянью из пластиковой бутылочки.
– А ну-ка, Мишель!
Толстяк поднес зажигалку к факелу, и тот вспыхнул голубоватым холодным пламенем.
– Ну вот. Теперь мы готовы. Миша, – Гарин передал факел и бутылочку толстяку, – пойдешь первым. Освещай дорогу.
– Принцесса, – он нагнулся и взял дочку на руки, – обхвати мою шею здоровой рукой и ничего не бойся.
– А я не и боюсь, папа, – ответила Ксюша и прижалась к нему.
Гарин чувствовал, как она дрожала.
– Не бойся, – повторил он. – Нам уже нечего бояться.
– Это точно! – хрипло рассмеялась Галочка. – Люди сами создают себе проблемы. Дрожат из-за каждого пустяка, а потом оказывается, что это совсем не страшно. Вот я помню, когда мне было четырнадцать, один парень…
– Хватит! – оборвал ее Гарин. – Не порти мне девочку! Пойдешь замыкающей.
– Как скажешь, милок. Командуй. У тебя это неплохо получается. Наверное, твой котелок варит кое-что получше, чем манную кашу.
Гарин почувствовал, как дочь прижалась к его щеке, и ощутил прилив нежности… и гордости. Странно, но похвала грязной нищенки подействовала на него ободряюще. Возможно, если бы Ирина почаще говорила что-нибудь подобное…
Ирина… Он обязательно поговорит с ней. Но сначала надо выбраться отсюда.
– Миша! Иди в тот конец вагона. Мы – за тобой.
Толстяк слушался Гарина беспрекословно. Он признал его право старшего и даже не думал возражать. Он только спросил:
– В какое окно будем вылезать? Справа или слева?
– Не имеет значения, – ответил Гарин. – Теперь контактный рельс не под напряжением. Полезем туда, где места больше.
– Угу, – согласился толстяк.
Маленький отряд двинулся вперед.
Внезапно Гарину показалось, что сквозь шум воды он сумел различить человеческий голос.
