скромных возможностей, водила их в кино на картины с Бастером Китоном и Чарли Чаплином. Когда папа был маленький, он мог всегда пригласить к себе в дом друзей, двери были открыты для всех. Мину была мне настоящим другом. При ней я могла безнаказанно курить, красить ногти ярко-алым лаком и не читать в ее глазах осуждения. Бабушка пила порто, тайно угощала меня сигаретами «Пэл Мэл» и готова была ответить на любой откровенный вопрос. Единственное, о чем не смела ее расспрашивать, так это об аресте дедушки. Тот же Жерар Бональ, спустя годы, открыл очередную тайну моей семьи. Оказывается, во время Второй мировой войны дед, отец моего отца, был коллаборационистом. За это его арестовали и осудили на смертную казнь, но дедушке удалось бежать, он долгое время скрывался в Барселоне, в Испании. Мой отец навещал его, помогал деньгами и даже меня возил к дедушке. Смутно, но все же помню Барселону. А дедушку помню хорошо – высокий статный мужчина, красивый, элегантный. Эту естественную, прирожденную элегантность, чувство стиля унаследовал от него и мой отец. На склоне лет бабушка Мину обосновалась в Париже, совершенно одна, поближе к внукам и невестке – единственным оставшимся у нее родственникам. Мать разрешала нам встречаться лишь раз в месяц. Она злобно швыряла меня в машину, которая ехала к бабуле, вкладывая в этот жест все свое презрение и недовольство тем, что не в силах помешать свиданиям. Мы не могли встречаться тайно, я была слишком мала, и меня никуда не отпускали без присмотра. Очень дорожила этими встречами, которые приходилось каждый раз отвоевывать заново, доставая мать монотонным нытьем: «Хочу к бабушке!» Мать говорила, что моя бабушка «посредственность», серость, дремучий человек. Кстати, мать часто употребляла это слово «посредственность». Обычно им она обозначала свое отношение к простым людям и некоторым вполне невинным событиям жизни, таким, например, как посещение цирка. Слово «посредственность» было равнозначно в ее устах смертному приговору.
– Странно, ведь бабушка Мину была мамой ее возлюбленного мужа, прямой связью с ним. Она должна была ее беречь, уважать, помогать, наконец. Хотя бы ради памяти сына.
– Я не могу отвечать за мать. Знаю лишь, что бабушка очень переживала по этому поводу. Очень печалилась.
К «посредственности» мать относила и повседневные обязанности. Она не любила бытовых забот, считала их ниже своего достоинства. Я, например, никогда не видела, чтобы она ходила за покупками в магазин или смахивала тряпкой пыль с мебели.
– Чем же она тогда занималась?
– Переживанием негативных эмоций – такова была естественная среда ее обитания.
– А может, ее просто убила эта любовь?
– Да, любовь ее действительно убила. Она умерла в один день с отцом. С той разницей, что не физически.
– Вернемся к вашему побегу из дома с первым мужем. Как развивались события хронологически?
– Я хотела стать биологом, изучала химию, но параллельно посещала драматические курсы. Днями напролет пропадала на занятиях, а ночами в театре. Да еще каким-то образом успевала бывать с мужем, не забывая о личной жизни. Настал день, когда пришлось выбирать между наукой и искусством. Сразу выбрала театр. После курсов мне посчастливилось попасть в знаменитую труппу, которой руководили Жан-Луи Барро и Мадлен Рено, посчастливилось играть с ними на одной сцене. Потом моя жизнь сделала очередной виток – я развелась. Мы расстались с мужем не потому, что разлюбили друг друга. Просто я не успела побывать в роли юной девушки. Оказавшись в окружении талантливой театральной молодежи, соблазнительной светской жизни Парижа, вдруг поняла, что мне жадно хочется всего попробовать. Хотелось общаться, наблюдать, встречаться, спорить! Прежде грустная жизнь вдруг наполнилась головокружительными перспективами, насыщенными встречами, обязанностями, ролями – для семьи не осталось места. Да и была я еще совсем девчонкой. Своего первого мужа любила сильно. И он меня любил. После того как мы расстались, он так никогда и не женился. Мы до сих пор поддерживаем отношения. Совсем недавно он сделал мне такое признание: «Ты женщина моей жизни, я так и не смог никого полюбить так, как я любил тебя». Конечно, он встречался с женщинами. И вот какое странное совпадение, у него тоже родилось трое детей, как и у меня. И тоже с той же очередностью – мальчик, девочка, мальчик, строго через каждые два года, как и у меня.
– Второй муж, писатель Жером Гарсен, вас боготворит. О любви к вам он написал роман, книгу интимную и чувственную, на страницах которой поблагодарил вас за свет и счастье, которые вы подарили ему. Как вы встретились?
– Не поверите, нас познакомила моя мать! Мне было 23 года, когда я встретила своего второго мужа. Мы вместе и по сей день. Жером воспитывался в католической семье старинного рода парижских медиков. Судьба его была на редкость трагической. В 17 лет Жером потерял отца. Тот неудачно упал с лошади и скоропостижно умер. Родные брат и сестра были психически ненормальными детьми, а маленького брата-близнеца в шестилетнем возрасте насмерть сбила машина. Произошло это на глазах родителей и Жерома. Похоронив отца, мой будущий муж неожиданно обрел утешение, при чтении романа «Одно мгновение», который случайно нашел на книжных развалах. У него возникло ощущение сопричастности горю моей матери. Он был потрясен тем, что незнакомый автор сумел вступить с ним в негласный диалог, детально описать пугающие по своему точному совпадению нюансы схожих переживаний, которыми Жером, тоже похоронивший родственника, был полон на тот период. Он решил написать ей письмо и послать на адрес издательства «Галлимар», выпустившего в свет роман. Его письмо передали моей матери, и через несколько дней она ему ответила. «Спасибо за ваше трогательное послание. Я думаю, что смерть есть определенная форма счастья. Не бойтесь, молодой человек, своих страданий, страшитесь лучше посредственности и серости бытия…» – вполне в ее духе. Но Жерома ответ потряс. Он был одинокий и несчастный, искал общения. Он принялся активно писать моей матери, а она – отвечать. Завязалась длительная переписка. Однажды она пригласила Жерома зайти к ней в гости на улицу Турнон, где радужно встретила, напоила чаем и угостила горьким шоколадом. После чего принялась задавать вопросы. Жером сразу излил ей душу. Мать была в полном восторге от своего нового друга и всем о нем рассказывала исключительно в превосходной степени. Как-то раз, в моей парижской квартире, где я после развода жила одна, вдруг раздался телефонный звонок. Было это 31 декабря. «Алло, здравствуйте, это Жером Гарсен», – послышалось на том конце провода. «Извините, но я с вами не знакома», – сухо ответила я. Он
