редко, но всегда по делу, обладая звериным чутьем на вранье. Вот и после доклада, он угодил прямиком в цель, поинтересовавшись:
- Говоришь, не видел больше того респектабельного?
- Не-а, - выпалил я. Для достоверности замотал головой, а у самого внутри так всё и обмерло. Врать было страшно, особенно под присмотром цепких глаз Лукича.
- Х-м… Может он через черный вход ушел?
- Нет, не может. Черный ход в глухой колодец ведет с высокими стенами по периметру. Единственный вариант выбраться обратно на улицу - через закоулок. Да и тот сетчатым забором перегорожен.
- Откуда знаешь?
- Ась? -испуганным писком вырвалось у меня.
- Откуда знаешь, что проход забором перегорожен?
- Так это… лазил в свое время. Туда продукты с истекшим сроком годности выносят и остатки еды.
Я нагло врал. Никто не подпустит чужака к столь хлебному месту, когда своих проглотов хватает… На улице знаменитого адмирала всем заправляла калюжская шпана. Старшаки её ходили под стригунами: следили за порядком, собирали дань, а салажата вроде меня тырили по мелочам. Работали чинно и благородно, как и надлежит в престижном районе трущоб. Людей по беспределу не били, но стоило покуситься на их территорию: забытую сумочку подобрать или булочку стащить - жди беды: выследят не хуже жандармских, да поколотят за милую душу. Потому и не крутились босяки вроде меня на улице знаменитого адмирала. По делам не крутились, а полюбоваться фасадами красивых зданий – пожалуйста, приходи.
Знал об этом Лукич? Может и знал, только виду не подал. Сделав глоток из кружки, снова спросил:
- Тех расписных опознать сможешь?
- Да.
- Почему решил, что они связаны с исчезнувшим господином?
- Чуйка.
Лицо бобыля дрогнуло – это он так улыбался. Не уголками рта, а собранными морщинами.
- Знаешь, чем мужская чуйка от женской отличается? У баб она на эмоциях основана, а у нас на жизненном опыте и наблюдательности. Опыта у тебя нет никакого, значит что-то такое увидел.
Я задумался лишь на мгновенье, после чего выпалил:
- Двигались они странно.
- Поясни.
- Всякому известно, что стригуны держат Калюжку, потому и ведут себя по-хозяйски: ходят на расслабоне, смотрят по-особенному. Эти же, - я замялся, пытаясь подобрать правильные слова, - напуганы были… Нет, не так – встревожены, как будто случился большой шухер.
- И всё?
От сурового взгляда бобыля мигом вспотели ладони. Я и звука выдавить не смог, ожидая неминуемого разоблачения. Хвала небесам, всё обошлось. Лукич легким кивком указал на дверь – мол, свободен. Сам же остался на кухне, пить чай. Спустя полчаса снял ружье со стены и вышел во двор, совершать привычный обход.
Дом погрузился в тишину. Было слышно, как тикают настенные часы в гостиной. Я вертелся на раскладушке, пытаясь заснуть, а из головы все не шел последний разговор. Почему решил соврать? Почему не сказал Лукичу всей правды о попытках спасти господина «У»? О телефонном звонке в кафе и о подъехавших к бару автомобилях? Чего испугался?
Ведь если разобраться по существу, наказывать меня не за что. Работу свою выполнил честно, а то что самодеятельность проявил… Ну так не было иных распоряжений. Вот если бы сказано было следить и не дергаться, тогда совсем другое дело. И все же соврал… Может потому, что понимал логику атамана и его подручных, понимал ход их мыслей. Про некоторые вещи проще умолчать, чем попробовать объяснить. Не про грехи же на чаше рассказывать? Сейчас мне и самому казалось это глупым - спасать неведомо кого, неведомо зачем. И чем больше ворочался, тем глупее ситуация становилась.
Ставшая вдруг неудобной раскладушка, жалобно скрипела. Я вертелся юлой до самого утра, и только когда за окном стало светать, удалось забыться.
Дурным вышел сон, нехорошим. Словно вместо Ортеги спасал самого антихриста. И тот, разразившись бурным смехом, залил небеса алым цветом. Из нависших туч хлынул кровавый дождь. Пенящиеся волны сходили с гор сплошным потоком, затапливая города и села. Смывали все, что было построено человеком, любую память о нем.
Проснулся я с криком, весь вспотевший и мокрый от ужаса. Пришлось попрыгать на левой ноге и обернувшись, трижды выкрикнуть: «куда ночь - туда плохой и сон». Авось не случится.
Лукича по-прежнему не было дома. Пустовало и место на стене, где имело обыкновение висеть ружье.
Приготовил на скорую руку яичницу - позавтракал. Убрал в чулан раскладушку, чтобы не мозолила глаза - уж больно бобыль не любил беспорядок. Накинул капюшон и выбежал на улицу. Легкий морозец тут же принялся щипать и холодить щеки. Под ногами захрустела покрытая корочкой льда лужица. Видать, неудачно вчера проводили зиму, коли она никуда не ушла. Сколько стараний было приложено: вычистили площадь, устроили гуляния, сожгли за городом десятиметровую Маслёну - и все напрасно. Ледяная барыня продолжала разгуливать по поселку, пощипывая носы редких прохожих.
Планов на сегодня было громадье. Дед Пахом частенько брался за ручку, чтобы чего не упустить. Терял бумажку, искал, не находил, записывал снова и так по кругу каждый день. Я же забывчивостью не страдал, потому по памяти сверился со списком. Первым в перечне важных дел шел Гринька. Приятель вот уже два месяца не показывался на улице. С того самого злополучного вечера, когда я бросился в драку с пьяным Михасём. Неужели обиделся за то, что оставил одного на крыше? Гринька такой, с него станется. И плевать ему на обстоятельства, что я сам едва ноги унес. Видите ли, обиделся он… Чай не маленький, сумел
