Где она? Что случилось?
Она ощупью двинулась к кровати.
– Нужна лапка, – сказала она ровным голосом. – Ты не уничтожил ее?
– Она в гостиной, на полке, – озадаченно сказал он. – А что такое?
Разом смеясь и плача, она нагнулась и поцеловала его в щеку.
– Я о чем подумала, – заговорила она срывающимся голосом. – Как я раньше не подумала? Как ты не подумал?
– О чем не подумал? – спросил он.
– Осталось два желания! – выпалила она. – Мы загадали только одно.
– Тебе этого мало? – жестко спросил он.
– Погоди! – радостно вскричала она. – Мы загадаем еще одно. Поди за ней и загадай, чтобы наш мальчик стал живым.
Старик сел и откинул одеяло с задрожавших ног.
– Господи, ты сошла с ума! – крикнул он, похолодев.
– Иди, иди за ней, – задыхалась она, – и загадай… Мальчик мой!
Муж чиркнул спичкой и зажег свечу.
– Ложись в постель, – неуверенно сказал он. – Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.
– Первое-то желание исполнилось, – горячо сказала старуха. – Почему не исполниться второму?
– Это было совпадение, – пробормотал старик.
– Поди за ней и загадай! – крикнула жена, дрожа как в лихорадке.
Вглядевшись в нее, старик сказал дрогнувшим голосом:
– Он уже десять дней мертвый, и потом… я тебе не говорил… я узнал его только по одежде. Если тогда тебе нельзя было его видеть, то как же теперь?
– Верни его! – вскричала старуха и потащила его к двери. – Неужели я испугаюсь собственного ребенка?
Он спустился по темной лестнице, вслепую нашел гостиную, а потом и камин. Талисман лежал на месте, и страшная мысль, что невыговоренное желание может вернуть ему изувеченного сына прямо сейчас, вдруг сковала старика, он забыл, в какой стороне дверь, и дыхание у него перехватило. Его прошиб холодный пот, он на ощупь обошел вокруг стола и не отлипал от стены, пока не оказался с этой дрянью в руке в тесной передней.
И жена выглядела другой, когда он вошел в комнату. К нему было обращено белое настороженное лицо, и его необычное выражение напугало старика. Ему стало с ней страшно.
– Загадывай! – решительно велела она.
– Глупая и вредная затея, – пробормотал он.
– Загадывай! – повторила жена.
Он поднял руку:
– Я хочу, чтобы мой сын опять был живой.
Талисман упал на пол, и он в ужасе уставился на него. Потом, дрожа, опустился в кресло, а старуха с загоревшимися глазами отошла к окну и подняла шторы.
Он сидел, коченея от холода, и время от времени поглядывал на старуху, приникшую к окну. Свечной огарок, догорев до чашечки фарфорового подсвечника, бросал на стены и потолок дергающиеся тени, потом ярко вспыхнул и погас. Чувствуя невыразимое облегчение оттого, что талисман не подействовал, старик забрался в постель, и через минуту-другую рядом тихо и вяло улеглась старуха.
Оба молчали, прислушиваясь к тиканью часов. Скрипнула лестница; попискивая, прошуршала вдоль стены мышь. Темнота угнетала, и, еще полежав для храбрости, старик взял коробок спичек, чиркнул и пошел вниз за свечой.
На нижней ступеньке спичка догорела, и он остановился зажечь другую; и в эту самую минуту в дверь тихо и осторожно, почти неслышно постучали.
Спички выпали у него из рук и рассыпались по всей передней. Он замер и не дышал, пока стук не повторился. Тогда он проворно вернулся в комнату и закрыл за собой дверь. В третий раз стук отозвался по всем комнатам.
– Что это? – встрепенулась старуха.
– Крыса, – дрожащим голосом ответил старик. – Попалась на лестнице.
Жена села в постели и прислушалась. Громкий стук разнесся по всему дому.
– Это Герберт! – пронзительно закричала она. – Герберт!
Она кинулась к двери, но муж опередил ее и, крепко схватив за руку, удержал.
– Что ты хочешь сделать? – прохрипел он.
– Мальчик мой, Герберт! – кричала она, вырываясь. – Я забыла, тут же целых две мили. Что ты меня держишь? Пусти. Я открою.
– Ради бога, не впускай! – дрожа, кричал старик.
– Ты боишься собственного сына! – кричала она, вырываясь. – Пусти меня. Иду, Герберт, иду!
Снова раздался стук, потом еще раз. Сильным рывком старуха освободилась и выбежала из спальни. Муж выскочил за ней на площадку, заклиная вернуться. Он слышал, как звякнула сброшенная дверная цепочка и медленно и туго отодвинулся нижний засов. Потом услышал ее напряженный, задыхающийся голос.
– Теперь верхний! – крикнула она. – Спустись. Мне не достать.
Но муж ползал по полу, нащупывая лапку. Только бы найти ее прежде, чем тот, снаружи, войдет. Канонадой разносились по дому удары, он слышал, как скрипнул стул, который жена поволокла к двери. Слышал, как заскрипел верхний засов, и в эту минуту он нашел обезьянью лапку и исступленно выдохнул последнее, третье желание. Стук оборвался, хотя его эхо еще звучало в доме. Он услышал, как стул отодвинули и дверь открылась. Порыв холодного ветра взмыл по лестнице, и протяжный, отчаянный и горестный вопль жены дал ему силы сбежать к ней и потом добежать до калитки. Под мигающим светом уличных фонарей лежала пустая мирная дорога.
1902
Монтегю Родс Джеймс
1862–1936
Граф Магнус
Как попали в мои руки бумаги, из которых я вывел связный рассказ, читатель узнает в самую последнюю очередь. Однако мои выписки необходимо предварить сообщением о том, какого рода эти бумаги.
Итак, они представляют собой отчасти материалы для книги путешествий, какие во множестве выходили в сороковые и пятидесятые годы. Прекрасным образцом литературы, о которой я веду речь, служит «Дневник пребывания в Ютландии и на Датских островах» Хораса Марриэта. Обычно в этих книгах рассказывалось о каком-нибудь неизведанном месте на континенте. Они украшались гравюрами на дереве и на стальных пластинах. Они сообщали подробности о гостиничном номере и дорогах, каковые сведения мы теперь скорее найдем в любом хорошем путеводителе, и основное место в них отводилось записям бесед с умными иностранцами, колоритными трактирщиками и общительными крестьянами. Словом, это были книги-собеседники.
Начатые с целью доставить материал для такой книги, попавшие ко мне бумаги постепенно приняли форму отчета о единственном, коснувшемся только одного человека испытании, к завершению которого и подводил этот отчет.
Пишущим был некто мистер Рексолл. Я знаю о нем ровно столько, сколько позволяют узнать его собственные записи, и из них я заключаю, что это был пожилой человек с некоторым состоянием и один-одинешенек на целом свете. Своего угла в Англии у него, похоже, не было, он скитался по гостиницам и пансионам. Он, возможно, предполагал когда-нибудь обосноваться на одном месте, но так и не успел; сдается мне, пожар на мебельном складе
