Моих школьных запасов немецкого худо-бедно хватило, чтобы уловить смысл вопроса, а добавленное слово "Schnel!"[28] (слава Богу – хотя бы не "Hende hoch!")[29] я знал по "плохим" немцам в отечественном исполнении из фильмов про войну. На миг создалось впечатление, что я партизан и стою на допросе перед всамделишным каким-нибудь оберштурмбанфюрером СС. Но, вспомнив о прошлом преображении Гюнтера, я на сей раз быстро сообразил, что не следует воспринимать все слишком уж всерьез.
— Очередной психологический тест? — после секундного замешательства нашел я в себе силы улыбнуться. — Я так понимаю – моего ответа не требуется. Но интересно все-таки, что он вам дал?
И снова Гюнтер мгновенно стал круглым, улыбчивым пупсиком с игрушечной фабрики.
— Браво! — захлопал он в кругленькие ладошки. — Вы просто молодчина! Такой выдержки даже я от вас не ожидал!.. Однако вам кажется, что вы мне ничего не ответили. Заблуждение, мой друг! Чту слова? Пустое колебание воздуха! Уверяю вас, психомоторика и органолептика дают куда более достоверную информацию, чем любые фразы, и в действительности вы поведали мне гораздо больше, чем смогли бы это сделать посредством слов.
— Что же именно?
— Извольте… — Он принялся загибать сардельки-пальчики. — Prima: мне стало окончательно ясно, что вы хорошо умеете держать себя в руках и даже в самый критический момент не запаникуете (впрочем, это я понял и раньше). Sekunda: по-немецки вы, хоть и слабенько, но понимаете (выражение глаз никогда не обманывает, органолептика – великая вещь!), и это в нашем деле может пригодиться, а тем паче латынь, о которой уж я и не говорю. Tertia… Ну, насчет этого у меня и сомнений не было – что о сути моих вопросов вы пребываете в полнейшем неведении, а, стало быть, никем не перевербованы; однако дополнительная проверка лишней в нашем деле никогда не бывает… Ну, и наконец, — это уже обобщающий вывод, — что в той великой игре (Sic![30]Великой!), которую мы начали, вы именно тот человек…
На этом месте я все-таки перебил его вдохновенную речь:
— Простите, не лучше ли было бы вам сначала объяснить, что это за такая "великая игра", и чего ради я, собственно, должен?..
— О, разумеется, разумеется! — чему-то возрадовался он. — Однако вы несколько не в том порядке задаете вопросы. Нет, разумеется, в суть Игры (открою секрет: имя ей – операция "Рефаим") вы со временем будете посвящены, но, увы, это потребует времени, и уверяю вас, немалого. Что же касается вашего вопроса "чего ради" – тут дело обстоит куда проще. С этого мы, пожалуй, и начнем, ибо в нашем деле заинтересованность – великая вещь, поскольку все мы только лишь человеки… Ну, скажем… Как бы вы отнеслись, например, к тому, чтобы в случае успешного завершения операции "Рефаим" возглавить этот Центр?
Мне оставалось только пробормотать:
— Я?.. Вы это серьезно?..
— А что такого? — пожал он покатыми плечиками. — Уж если Корней справляется, — чем вы хуже? Старику уже лет пятьдесят как пора на заслуженный отдых. Развел, понимаешь, богадельню!..
— Но я же… совершенно не в курсе…
Он отмахнулся:
— Да бросьте вы! Думаете, Корней больно уж в курсе? Откуда б это?
— Он две академии окончил…
Гюнтер хмыкнул:
— Право, мой друг, не ожидал от вас такой доверчивости. Не хотелось бы развенчивать мифы, дело это не благое и ох какими бедами чреватое! — но, говоря между нами, не всему сказанному надо беспрекословно доверять. Скажу вам (снова же, разумеется, entre nous): обе свои академии наш Корней Корнеич окончил примерно так же, как воевал под Ореховкой – то бишь вовсе за иными, куда более приятственными для плоти занятиями.
— Он маршал, наконец, — продолжал я зачем-то вступаться за Снегатырева.
— Великое дело! — снова махнул ручонкой Гюнтер. — Вон, Алексашка Меншиков и вовсе генералиссимусом был. Дались вам эти чины! Чего проще: один росчерк пера – и ты уже эвон кто! Главное – чтобы перо было в надлежаще подготовленной руке. Ибо иной росчерк – и ты тлен, не более… Если Игра, о которой я говорил, с вашей помощью пройдет благополучно… вы даже не представляете себе, что будет!.. Вас маршальские звезды волнуют?.. Или, при учете вашей флотской выучки и флотских корней, — скажем, больше подойдет звание адмирала флота?
— Из старших матросов? — попытался сыронизировать я. — Это получается… (Прикинул в уме.) Получается – через шестнадцать чинов. Так не бывает.
Гюнтер был вполне серьезен.
— Отчего же? — сказал он. — Не будем касаться слишком давних примеров, того же Александра Даниловича Меншикова или, скажем, Григория Александровича Потемкина, или там когда из ефрейторов – в фюреры, или из недоучившихся семинаристов – в диктаторы сверхдержавы; но один более свеженький примерчик я вам все-таки приведу. Некий "Олаф", о котором я тут, кажется, мельком упоминал, на днях был произведен из старших лейтенантов в полковники. Это через сколько ж получается?.. Через пять, кажется, чинов! А за что? За то, что (пока, к слову сказать, без чрезмерного успеха) пытается определить места базирования также упомянутых мною лодок класса "Сфинкс". Посудите сами – ну что такое какие-то лодчонки! Сегодня они есть, а завтра списали на металлолом!.. А когда, как это обстоит в нашем случае, речь идет о судьбе всей страны на века вперед, о судьбе, быть может, и всего мира!.. Тут и через шестнадцать чинов прыгнуть – не маловато ли покажется? Кстати – вполне в духе времени. Как раз намечается резкое омолаживание кадров. Вы и не представляете себе, сколь молодые генералы в ближайшие годы засверкают новенькими погонами!.. — Он понизил голос почти до шепота: – К тому же операция, скажу вам, находится под самым высоким контролем. Самым высоким из возможных! И в случае успеха, уж поверьте, награды не заставят себя ждать! Посыплются просто как из рога изобилия!
* * *
— …Vivas voco! Есть кто живой? Отзовись!..
* * *
…Что это было? Я так и не мог понять – услышалось вживе? примерещилось?.. Кажется, этот колобок-Гюнтер, при всей его наблюдательности, со всей его чертовой органолептикой по моему лицу ничего такого не уловил. Впрочем, кто его, к лешему, разберет?
Я встряхнулся, тут же вспомнил, о чем у нас с ним шла речь, и спросил:
— Но все-таки – почему именно я? Мне кажется, довольно странный выбор…
— В мире вообще много странного, мой друг, — философически заметил Гюнтер, — такого, что и не снилось нашим мудрецам. Собственно, это самое и станет позже предметом наших долгих с вами бесед, необходимых для вашего… как бы это сказать… вхождения… Ну а пока считайте, что просто звезды так легли. И уверяю вас, такое объяснение не столь уж далеко от истины.
