у мексиканской гасиенды голос, разразившийся вихрем проклятий… на русском языке? Вынырнув из толпы всадников, перед моряками появился человек в белом комбинезоне и в синем, съехавшем набок берете.
— Какого дьявола сюда пускают посторонних? — заорал он, перекрывая хор двадцати всадников. — Чорт возьми, я тысячу раз предупреждал!..
— В чем дело, Рудольф? — отстраняя конские морды, добродушно спросил второй неизвестный человек. В невероятно широких ковбойских штанах, придерживая сомбреро, из-под которого упорно выбивались дыбом растущие волосы, он, комично, по-детски выпятив губы, нараспев, через нос, проговорил: — Что за бред, мой милый Рудольф?! Из-за чего эта свалка? Почему не скачут по головам?..
— Клянусь, я брошу все! — едва не плача, отозвался тот, кого назвали Рудольфом. — Третий раз накладка!
— Оставьте, дорогой Рудольф, — с уморительной гримасой, вызвавшей смех всадников, сказал второй. — Поверьте, это солнце так же накаляет и мою верхушку.
Он сделал еще несколько замечаний на мексиканском языке, но, заметив Андрея и Нину, удивился:
— Ба, что это за незнакомцы? Рудольф, обратите внимание, в каком они виде. Происходит что-то странное. Это не мексиканцы!
Не станем возбуждать любопытство читателей и разъясним, кто были два человека с гасиенды, изъяснявшиеся на русском языке.
Советский кинорежиссер и неизменно работающий с ним кинооператор по приглашению американской кинофирмы снимали в Мексике картину о мексиканской революции 1910 года. Американцев привлекли имя и талант советского режиссера, мастера же захватила тема. Во времена диктатора Парфирио Диаса помещики зарывали пеонов в землю и на конях скакали по головам бунтовщиков. Такой эпизод и снимался в момент прихода Нины и Андрея. Ничего не подозревавшие моряки сорвали съемку. Но, попав к соотечественникам, Андрей и Нина оказались вне опасности, и поэтому мы перенесемся на берег океана, где остался боцман Бакута.
Предательски обманутый, он тщетно следил за тем, не появится ли на горизонте какой-либо пароход. К закату солнца он решил направиться поближе к заливу, откуда нужно было ожидать Андрея и Нину. С наступлением темноты боцману почудились всплески и показалось, что по заливу плывет судно. И он пошел навстречу.
Спустя полчаса Бакута услыхал шум мотора со стороны океана и бросился обратно. Но было уже поздно. Моторная шлюпка ушла. На горизонте вспыхнули и исчезли огни парохода.
Кляня себя за новую неудачу, боцман медленно побрел к лесу, и вдруг его взгляд упал на прислонившегося к камню человека, поразительно похожего на штурмана Головина.
На этом можно было бы закончить нашу хронику, но мы обязаны сообщить еще несколько подробностей. Как известно читателю, на берегу сидел Головин. Мучимый сомнениями, потрясенный штурман смог проронить только два слова:
— Боцман!.. Бакута!..
— Есть боцман Бакута! — закричал старик и бросился в объятия Головина, но, спохватившись, он прижал руки к сердцу, выпрямился и, точно приготовившись к рапорту, немного отступил назад:
— Честь имею доложить!..
Он не закончил рапорта, и его седая голова затряслась в рыданиях на плече штурмана.
В ту же ночь к берегу, где остался Бакута, прибыл моторный бот с Андреем, Ниной и советскими кинематографистами. Назавтра наши друзья с помощью соотечественников прибыли в порт Манзанилло и оттуда послали первую радиограмму в Наркомвод. По железной дороге они доехали до мексиканской столицы Мексико-Сити, а затем отправились в Калифорнию.
В Сан-Франциско, ровно за день до отплытия последнего закупленного Наркомводом парохода, моряки явились к капитану Дементьеву. В Сан-Франциско друзья узнали содержание записки, врученной боцману покончившим с собой Накамурой. Японский техник, эмигрант, перевел короткие строки иероглифов. Вот что писал Накамура:
«Около года я служил в секретной тихоокеанской базе на подводном крейсере «Крепость синего солнца». У меня было достаточно времени, чтобы осознать, какими кровавыми планами обуреваемы наши командиры, и понять, кому они служат.
Для меня стало ясно: войны хотят только милитаристы, в чьих руках сейчас власть над Японией. «Крепость синего солнца» — один из вулканов войны. И, чтобы предотвратить чудовищную катастрофу, я, как мог, попытался воспрепятствовать этому. Что значит моя жизнь и кровь по сравнению с грядущей бойней?!
Советские моряки, если вы спасетесь, не забывайте мое имя. Меня звали Накамура».
В сан-францисской газете накануне отплытия Головин прочел сенсационную заметку, имеющую прямое отношение к нашему рассказу. Телеграмма из порта Акапулько сообщала:
«Ранним утром 23 мая портовые власти были поражены следующим загадочным происшествием. В восьмом часу по местному времени в тихую бухту Акапулько в вихрях пены влетел неизвестный катер никем не виданной конструкции и, сделав резкий поворот, унесся обратно в океан. Самые быстроходные суда порта не могли настигнуть таинственный катер, и вдогонку был послан гидросамолет. Летчики успели лишь заметить на борту катера человека в лохмотьях. Катер плыл со скоростью военных торпедных катеров, и, несмотря на сигналы и сброшенные с самолета вымпелы, предупреждавшие о рифах, он с полного хода наскочил на подводные скалы. Но и авария не остановила человека, имевшего вид безумца. С пробитым дном, судно еще некоторое время плыло вперед, и когда гидросамолет спустился, катер был поглощен океаном. Колоссальная глубина этого района не позволяет водолазам произвести разведку на дне».
Тысячи разнообразнейших предположений строили газеты, но истину знали одни лишь наши моряки.
На пароходе «Советский пограничник» друзья через Гавайские острова возвратились на родину, во Владивосток.
До сегодняшнего дня не расстаются три моряка и их подруга. Во Владивостоке хорошо знают четырех друзей, плавающих на новом пароходе, названном «Звездой советов».
И каждый раз в день прибытия «Звезды советов» во Владивосток в порту можно увидеть наших героев. На подплывающем судне у капитанского мостика стоит штурман Головин. На палубе среди матросов Андрей и Нина. Но прежде всех можно узнать Бакуту. Когда пароход разворачивается у причала, не кто иной, как Бакута, — хотя это надлежит делать матросам, — стоит впереди всех со связкой каната. Он взмахивает канатом над головой, и далеко разносится его громовой голос:
— Эй, на берегу, принимай конец…
Февраль — апрель 1936 г.
—————
Примечания
1
Сидение в шлюпке.
2
В самое ближайшее время мы разъясним, где и при каких обстоятельствах штурман сделал эти записи.
3
Ирвинг имеет в виду нашумевшую книгу капитана запаса японского военного флота Киосукэ Фукунага «Записки о будущей японо-американской войне»
