апреля 1943 года.
Я, естественно, не знала Софью Петровну молодой. Но, когда смотришь на фотографии, где ока снята в ролях начала своей театральной карьеры, то видишь необыкновенно красивую женщину, с большими черными лучистыми глазами. В них и грусть и женское лукавство. Она была властная женщина, с сильным волевым характером.
Вадова являлась прирожденным организатором, любила общественную работу. Еще в мае 1921 года с мандатом Главного политико-просветительного комитета Республики выезжала в Нижний Новгород для работы на агитпароходах ВЦИКа. Особое внимание уделяла молодежи, приобщению ее к театральному искусству. В Челябинске на тракторном заводе руководила самодеятельным драматическим кружком, в школах организует кружки детской художественной самодеятельности, с открытием студии при театре становится ведущим педагогом по технике речи.
1941 год — особый год в биографии Софьи Петровны: она вступает в ряды Коммунистической партии. Начавшаяся война возложила на каждого гражданина страны ответственность за судьбу Родины. И каждый в победу вносил свой вклад. В фонд обороны страны Софья Петровна сдает тысячу рублей облигациями и бриллиантовое кольцо...
Мне, пришедшей в театр в 1943 году, посчастливилось быть ученицей Софьи Петровны. С материнской нежностью и заботой она стремилась передать ученикам знания и опыт, накопленный в течение долгой театральной жизни. Плохо чувствуя себя, она боялась пропустить хотя бы один урок, как бы торопясь выполнить поставленную перед собой задачу.
Вспоминается Софья Петровна в последние годы своей жизни, когда она в горностаевой кофточке, перешитой из ее палантина заведующей костюмерным цехом Антонидой Алексеевной Зотовой, приходила на репетиции. Оставшийся горностай она подарила театру, и сейчас в спектакле «Бал манекенов» на плечах миллионерши Соланж накидка, сшитая из того горностая. В 1947 году после смерти Софьи Петровны муж — заслуженный артист РСФСР Евгений Иосифович Прейс — подарил театру ее кашемировую шаль. Когда на сцене появляются эти детали в чьем-то костюме, всегда вспоминается прекрасная актриса Вадова, последние тринадцать лет своей жизни посвятившая нашему Челябинскому театру...
...В студию было принято тридцать человек. Через полгода, после экзамена по мастерству, осталось двадцать. Нашими педагогами по мастерству и художественному слову на первом курсе были режиссер театра Александр Иосифович Гинзбург и актриса Софья Михайловна Гутманович — люди неутомимые и творчески богатые. Не хватало для занятий дня — прихватывали ночь. Не оказывалось помещения для работы в театре — приглашали студийцев на квартиру, а летом — в городской сад или парк.
В 1944 году в спектакле «12 месяцев» С. Маршака, который ставил Гинзбург, студийцы исполняли роли: Август — Б. Мансуров, Октябрь — Ю. Болдырев, Белки — я и О. Климова, Заяц — В. Черных... Поистине сказочное оформление сделал художник И. Г. Сегаль. На сцене красовался дремучий лес. В зависимости от времени года он то расцветал, то увядал, то покрывался снегом. Отношение к сказке было самое серьезное. В спектакле играли ведущие артисты театра. Мы, студийцы, учились у них. Нам очень нравилось, как Алексей Евстигнеевич Власов работал над ролью Волка. Хороший характерный артист. Большая удача его в те годы — Дормидонт в «Поздней любви» А. Островского: «наивный простоватый писарек, которого он играл легко, непосредственно, поэтому смешно и трогательно»,— писала газета «Челябинский рабочий» в номере от 26 сентября 1943 года.
С нами студийцами над спектаклем «12 месяцев» режиссер работал отдельно, чтобы мы не стеснялись присутствия больших мастеров, этюдным методом. И вот в конце мая вышла премьера.
Трудно приходилось актерам в ту пору. Время голодное — желудок пуст. Смеяться... нечем. А мне и Ольге Климовой, исполнявшим в пьесе роли Белок, надо и прыгать с песенкой, играя с Зайцем в горелки, и смеяться. Тогда наш педагог Софья Михайловна Гутманович посоветовала пить воду, чтоб была опора звука. Мы подходили к баку с водой и пили по нескольку стаканов... А потом шли на сцену.
В свободное от репетиций время мы любили сидеть на траве, у театра, на площади Революции. После искусственного освещения на сцене было приятно выйти на воздух и подышать ароматом земли. Шел третий год войны. Жители Челябинска после трудовой вахты приходили копать ямки, чтобы засадить площадь деревьями. Участок, что ближе к театру, получил наш коллектив. У каждого — свое дерево. Мы мечтали, каким оно будет через десять, через двадцать, через тридцать лет.
...Прошли экзамены за первый курс (снова было отчисление), и без перерыва начался второй год учебы. Художественный руководитель театра и руководитель студии Э. Б. Краснянский вернулся в Москву, А. И. Гинзбург и С. М. Гутманович тоже уехали, некоторые студийцы отправились в московские театральные заведения искать счастья, и осталось нас к третьему курсу пять человек. Что с нами будет?
На наше счастье, после фронта из госпиталя приехал Давид Моисеевич Манский. На фронте — он комиссар полка. В театре, став художественным руководителем, во взаимоотношениях с коллективом — тоже комиссар. Театральный руль попал в крепкие руки: все разумно, все рационально. Это человек с ясной головой и горячим сердцем, любивший людей и человека в актере. Приехал из госпиталя еще режиссер — Владимир Владимирович Люце. Он в ополчении под Ленинградом, в первом бою получил ранение в ногу, прихрамывал. Двенадцать лет жизни отдал Люце нашему театру и за это время поставил сорок два спектакля.
У каждого из двух режиссеров — свой почерк, своя манера работы с актером, своя индивидуальность. Но они удивительно понимали и дополняли друг друга. Давида Моисеевича любили и побаивались, Владимира Владимировича тоже любили: у него было попроще, но это не значило, что у последнего можно было позволить на репетиции или спектакле какую-то вольность. Нас восхищали энциклопедические знания Люце, пройденная им школа жизни и мастерства: кадетский корпус, академия художеств, театральный институт по классу Мейерхольда; один из первых постановщиков пьес Горького на сцене Большого драматического театра имени М. Горького в Ленинграде, он работал с Алексеем Максимовичем лично, когда ставил «Мещан», «Егора Булычова». Первым ставил «Клопа» В. Маяковского в Академическом театре имени А. С. Пушкина — тоже в Ленинграде... Поэтому даже присутствовать на репетициях, особенно когда разбиралась пьеса за «столом», было очень интересно. Люце любил работать с молодежью, радовался успехам своих подопечных, но не хотел заниматься педагогической работой. Премьеры не смотрел, а слушал реакцию зрительного зала за кулисами. Был предельно скромным в жизни.
Мне повезло. Владимир Владимирович часто занимал меня в своих спектаклях и много уделял внимания. В день премьеры «Бедность не порок» (1945 г.) он мне написал на программке: «Работайте, и будет толк». Это вдохновляло!
Давид Моисеевич Манский стал крестным отцом молодых. Он не бросил
