он снова сорвется? — спрашивает она.
— Он не будет.
— Да, — она прикусывает нижнюю губу. Это привычка, которая у нее с детства. Она делает это, когда нервничает или волнуется. Ей всего двадцать один год, и она дитя в нашей семье. Мы с Лоренцо всегда присматривали за ней и защищали ее от наихудшего проявления ярости и жестокости нашего отца, но она все равно впитала в себя много этого. Дети любят, не так ли? Как маленькие губки. Она, очевидно, возмущена нашей защитой, и я это понимаю. Она испытывает клаустрофобию, пленница. Но однажды она поймет, что все это для ее же блага. Все, что мы когда — либо делали для нее, было только из любви и заботы.
— Она снова победит, Джоуи, — говорю я ей.
— Что, если она этого не сделает, Данте? — спрашивает она, ее глаза наполняются слезами.
Я качаю головой, потому что у меня нет ответа на этот вопрос. Наша мать умерла от рака, когда ей было тридцать семь. Мне было тринадцать, Лоренцо — семнадцать, а Джоуи — всего четыре.
— В любом случае, расскажи мне о Кэт, — говорит она, меняя тему. На ее лице появляется злая усмешка. Моя сестра может быть сладкой, как сахар, когда захочет. Невинна и уязвима во многих отношениях, но в ней также есть жестокая жилка длиной в милю. Она просто получает удовольствие от причинения боли людям — даже тем, кого любит.
— Ее брат украл деньги у папы. Я не могу его найти, и она не знает, где он. Так что оставалось либо убить ее, либо привезти сюда, чтобы она работала на нас.
— И что? — отвечает она, нахмурившись. — Почему бы просто не убить ее?
Я свирепо смотрю на нее. Этот вопрос вызывает столько эмоций, и я не хочу, чтобы она видела даже крупицу этого. Правда в том, что я убивал людей и за меньшее. Хотя и не невинных женщин. Я определенно никогда не убивал женщину с кристально — голубыми глазами, которая может заглянуть мне в душу, и задницей, которая преследует каждую мою мысль наяву.
— Она не имеет никакого отношения к тому, что ее брат — мудак, Джоуи. Мы не просто так убиваем людей.
— Но не зря же он у нас украл? Семья есть семья, — отвечает она, пожимая плечами, как будто лишение жизни ничего не стоит. Я надеюсь, ей никогда не придется узнать суровую реальность того, что это стоит того, чего нельзя вернуть. — Ты просто собираешься держать ее здесь вечно?
ДА. Навсегда, блядь, и еще немного:
— Нет, — я потираю рукой челюсть. Я действительно понятия не имею, что мне делать с Кэт, особенно теперь, когда Джоуи вернулся. Она добавляет дополнительный элемент сложности. Она сделает своей миссией нажимать на кнопки Кэт при каждой возможной возможности, и в итоге я застряну между ними двумя. — Только до тех пор, пока она не сможет отработать долг своего брата или не придумает что — нибудь, что поможет мне найти этот кусок дерьма.
— Да, точно, — фыркает она.
Я хмуро смотрю на нее:
— Что?
— Ты трахаешься с ней.
— Джизеппина!
— А что нет? — спрашивает она с ухмылкой.
— Не твое собачье дело, — рычу я.
Она выпрямляется на своем стуле и смотрит на меня широко раскрытыми огромными карими глазами:
— О Боже, она тебе нравится! — говорит она с отвращением и легкой грустью. Моя младшая сестра не привыкла бороться за мою привязанность.
— Она работает здесь несколько месяцев, а потом уйдет, — лгу я, но говорю это с такой убежденностью, что почти верю в это сам.
— Как скажешь, старший брат, — говорит она с милой улыбкой. Коварная маленькая ведьма уже что — то замышляет.
Уже перевалило за полночь, когда я отправляюсь спать. Я не видел Кэт с тех пор, как появилась Джоуи. Я бы предпочел держать их как можно дольше порознь. Джоуи — это подстановочный знак, но Кэт может дать все, что в ее силах. Последнее, что мне нужно, это мелкие ссоры, пока я все еще пытаюсь выяснить, что произошло в ночь, когда был застрелен один из моих людей. Но я вообще не видел ее в доме. Единственное уединение, которое у нее есть, — это ее спальня, и у меня есть камеры, направленные на дверь и окна, так что я знаю, когда она выходит из комнаты. Я всегда знаю, где она, но то, что я не вижу ее своими глазами, заставляет меня чувствовать что — то, чего я не могу понять. Не совсем грустно, но что — то вроде этого.
Я качаю головой, поднимаясь по лестнице. Я останавливаюсь у ее комнаты. Я должен пойти спать, но, черт возьми, если она мне не нужна прямо сейчас.
Мои пальцы сжимаются вокруг дверной ручки, и я иду открывать ее, только чтобы обнаружить, что она заперта. Она зла на меня. Но она может смириться с этим, потому что я хочу, чтобы она была в моей постели сегодня вечером. Мой член твердеет, когда я вспоминаю, как трахал ее на моем столе. Погружение в ее горячую, влажную пизду без презерватива было невероятным. Я больше никогда не хочу надевать их при ней и делаю мысленную пометку позвать врача, чтобы он прописал ей какие — нибудь противозачаточные.
Я прижимаюсь лбом к прохладной деревянной двери:
— Кэт, — зову я достаточно громко, чтобы знать, что она услышит меня, даже если спит.
Она не отвечает.
— Кэт. Открой дверь.
Ничего, кроме тишины.
— Открой эту чертову дверь, или я вышибу ее ногой, — шиплю я. — И если я это сделаю, она не будет возвращена на место.
По комнате раздаются шаги, и несколько секунд спустя дверь приоткрывается:
— Я спала, — огрызается она.
Я хмуро смотрю на нее:
— Почему ты заперла свою дверь?
— Потому что я хочу быть сам по себе.
Я прищуриваюсь, изучая ее лицо. Она зла. И расстроена.
— Джоуи может быть чересчур, — объясняю я.
Она закатывает глаза и качает головой:
— Я действительно устала. Могу я вернуться в постель?
— Ты можешь лечь в мою постель, — я толкаю дверь, заставляя ее сделать шаг назад.
— Я же сказала тебе, что устала.
Я тоже, и я, блядь, не могу уснуть без тебя:
— Я дам тебе поспать, — шепчу я.
